Джума
Шрифт:
их посты и охрана сильно нервировали больных. Теперь, надеюсь, поспокойнее будет. А, вы-то, как?
– Переволновался, конечно, но это не смертельно. Поверьте мне, обойдется.
– Дай-то Бог, - вздохнул Артемьев.
– Жалко парня, где-то он сейчас? Ему же уход соответствующий нужен. Ума не приложу, кому это могло понабодиться?
Заметив готового вот-вот рассмеяться рентгенолога, предостерегающе поднял палец. Тот кивнул и тяжело вздохнул:
– И не говорите, Георгий Степанович! Какое время жуткое настало...
Они еще минут
– Виктор Викторович, я отныне ваш должник. Спасибо, что поддержали старика и защищали, как могли. В любое время милости прошу ко мне в гости. Буду рад представить вас своей семье... особенно внуку.
– Георгий Степанович хитро подмигнул.
– Спасибо, обязательно зайду, возможно, и сегодня, - Виктор Викторович буквально давился от смеха.
На этой оптимистической ноте они и расстались...
Вечером, после работы, не находя себе места, Георгий Степанович взволнованно ходил по квартире, временами останавливаясь и прислушиваясь к шагам на лестнице. И когда в дверь настойчиво позвонили, опрометью кинулся в прихожую. Долго, от волнения, не мог открыть замок. Наконец, распахнул дверь и буквально упал в изнеможении в объятья внука - молодого крепыша, с добродушным лицом, на котором удалью сверкали зеленые глаза.
– Илья!
– воскликнул Артемьев и вдруг, обхватив того за плечи, расплакался.
– Дед!
– внук бережно отстранил старика.
– Ну что, ты, в самом деле! Успокойся, все хорошо. Ну же... дед...
Илья разделся и они прошли в комнату, сели на старинный, кожаный диван.
– Я тебе сейчас чайку поставлю, - подхватился Артемьев.
– Замерз, наверное.
– Да успокойся, - силой усадил его рядом Илья. Взяв в свои ладони старческие дедовы руки, легонько сжал, глядя тому в глаза с нежностью и любовью.
– Довезли, все нормально. Ты не поверишь, Ерофей... сбрил бороду и усы! Помолодел лет на тридцать. Тетя Аня над ним всю дорогу потешалась. Чего это, ты, говорит, омолодиться надумал? Небось, по девкам собрался, греховодник старый? Пора, мол, остепениться, скоро отцом семейства станешь.
Георгий Степанович, подслеповато щурясь, с улыбкой кивал, внимательно слушая внука. И, глядя на его счастливое лицо, Илья почувствовал пронзительную, острую жалость к этому доброму,
великодушному, прекрасному старику. Он с ужасом представил, что когда-нибудь деда не станет и тогда... Тогда вместе с ним из жизни Ильи
уйдет что-то необыкновенно светлое и чистое, как-будто острым ножом, по живому, вырежут часть души.
– Илюшенька, а он, он-то как?
– взволнованно продолжал расспросы Георгий Степанович.
– Ерофей все, что я написал, выполнил?
– И то, что ты написал, сделал, и сам его сходу в оборот взял. Пока тетя Аня обед готовила, он над ним уже поколдовать успел. Трав намешал, отваров всяких, мазей каких-то. По цвету и запаху - гадость страшная и воню- ю- ючая!
– засмеялся Илья.
– Дед, честно
– Хорошо, хорошо, Илюшенька. Бог ты мой, как я рад! Как рад, ты и представить не можешь! Пусть он отдохнет денька четыре, а потом мы его на Оленгуй переправим. Ерофей говорил, святые там места, заговоренные иноками и старцами.
– Ну-у, дед, я смотрю, Ерофей тебя совсем в свою веру обратил, улыбнулся внук.
– В несчастье, Илюшенька, за любую соломинку хватаешься. А уж Бог испокон века на Сятой Руси - не соломинкой был, а - слегой. Он только и спасал ее из трясины.
– Ну, а ты как? Виктор?
– спросил Илья.
– Да, - махнул рукой Георгий Степанович.
– Как? Думали - не открестимся! Понабежали: и из милиции, и эти... в штатском, всю больницу с ног на голову поставили. Если бы не Витя твой, уж и не знаю. Он так защищал персонал, такую речь толкнул - у Марка Семеновича, главврача, очки вместе с глазами на лоб вылезли...
– Артемьев вдруг запнулся и поднял на внука виноватые, страдальческие глаза.
– Илюша...
– Что, дед?
– встревожился тот не на шутку.
– Даже не знаю, как и сказать... Помнишь, я тебе про Иволгина говорил?
– Из угрозыска?
– Да, - кивнул Георгий Степанович, обреченно вздохнув.
– Илюша, знает он, что это моя инициатива.
– И что?!
– выдохнул внук с ужасом.
– Сказал я ему, почему решил парня из больницы выкрасть.
– Ну, что ж, ты, так, дед!
– в отчаянии воскликнул Илья.
– И что теперь?
– Илюша, он слово офицера дал, что не выдаст. И, знаешь, поверил я ему. Он ведь не спрашивал, что и как: кто помогал и куда увезли. А напоследок, мы даже выпили с ним - за то, чтобы парень этот выдюжил.
– Странно, - удивился Илья.
– Темнит, наверное.
– Нет, Илюша, - покачал головой Георгий Степанович.
– Чувствую я, хороший он человек. Не из тех, кто ради места доходного и чинов по головам идти будет. Среда у них, конечно, с гнильцой, но и там есть офицеры, для которых слово чести - не пустой звук.
– Будем надеяться, дед. Но, если что - сразу звони, слышишь? А лучше, я пока у тебя поживу. Сейчас только за вещами сгоняю.
Артемьев несказанно обрадовался решению внука, вскочил, засуетился.
Илья встал и, наблюдая за ним, рассмеялся:
– Но предупреждаю, дед: всю пенсию, до копейки - мне; к девкам моим чур, не приставать; на дружков-дебоширов в милицию не жаловаться и по утрам за портвейном бегать будешь.
– Да полно тебе!
– смеясь, отмахнулся Георгий Степанович.
– Знаем: и "девок" твоих, и "друзей". Небось, компьютер привезешь и все ночи напролет с Виктором сидеть возле него, как няньки, будете. Мать и так жаловалась: умру, мол, и внуков не дождусь.
– Так, у нее, может, пол-Белоярска уже внуков или внучек бегает. Пусть внимательнее присмотрится.