Джума
Шрифт:
Артемьев недовольно поджал губы. Не скрывая неприязни, холодно заметил:
– Уж, простите, Петр Андреевич, но я считал вас, в некотором роде, интеллигентным и светским человеком. А вы, по-моему, изволите хамить. Тем более, старшему по возрасту.
Иволгин откинулся на спинку кресла и несколько минут пристально изучал сидящего напротив доктора, временами склоняя голову то в одну, то в другую сторону.
– Что вы на меня так смотрите?!
– не выдержали нервы у Артемьева.
– Георгий Степанович, - начал, вздохнув, Иволгин, - если бы вы не сотворили сегодняшнюю глупость,
– Он в упор взглянул на нейрохирурга: - Я не стану спрашивать, кто вам помогал и где парень сейчас. Рано или поздно я это узнаю. Меня интересует другое. Чем он вам так дорог? Почему вы решили принять столь деятельное участие в его судьбе, зная, что прессинг будет мощнейший - не только по отношению к вам лично, но и на персонал отделения, на больных? Клянусь, все, что вы скажите, не выйдет за пределы этого кабинета. Даю вам слово офицера!
Майор видел, как Артемьева одолевают мучительные, противоречивые чувства. Но не торопил, зная, как важно, порой, для человека принять самосточтельно единственно верное и правильное решение. Георгий Степанович сидел, сгорбившись, сцепив пальцы рук и глядя прямо перед собой. Наконец, он поднял голову. На лице его читались отчаяние и какая-то безысходная решимость.
– Петр Андреевич, - начал он дрожащим голосом, - я и рад бы помочь вам. Но...
– он бессильно развел руками, - ... боюсь ошибиться сам. Видите ли, мой пациент, возможно, является родственником одного человека. Это история давних лет, времен гражданской войны и даже раньше. Дело в том, что мои покойные родители дважды обязаны были тому человеку своей жизнью. А этот молодой парень оказался поразительно на него похож. Поймите, - в отчаянии воскликнул Артемьев, - это, если хотите, долг памяти и чести! Я обязан был дать ему шанс...
– Один на миллион...
– Задумчиво проронил Иволгин и тут же встрепенулся: - А, знаете, Георгий Степанович, мне, кажется, его судьба использует этот шанс. Не может быть, чтоб не использовала, когда есть люди, готовые пожертвовать ради этого всем.
– Он поднялся и, улыбаясь, предложил: - Давайте выпьем за "вашего пациента"!
Артемьев вскочил, глядя на Иволгина глазами, полными слез. Суетливо наполнил рюмки. Они чокнулись и залпом выпили до дна.
Майор весело подмигнул:
– Не дрейфь, медицина, прорвемся!
– и направился к выходу.
Уже на пороге его вдруг окликнул Артемьев:
– Петр Андреевич...
Иволгин обернулся. За столом стоял осунувшийся, сгорбленный, седой старик, неловко теребивший в дрожащих руках очки. Петр Андреевич увидел в его глазах невысказанный вопрос и мольбу. И все понял.
– Григорий Степанович, я дал слово офицера! А вы мне не верите. Майор лукаво прищурился: - Не посмотрю, ведь, на ваш возраст, а ну, как на дуэль вызову? Оскорбление, знаете ли, милостивый государь!
– Простите, ради Бога, Петр Андреевич, - смутился нейрохирург и замахал руками: - Верю, конечно! Вам верю.
В отделении Иволгин разыскал Алексея. Они отошли к окну, выбрав место, где их никто не смог бы услышать. Майор наклонился к Добровольскому и постарался
– Леша, сейчас найдешь Приходько, покрутимся для приличия минут двадцать и смываемся. Есть новости.
Капитан как-то странно посмотрел на друга.
– Что опять стряслось?
– нахмурился Петр Андреевич.
– Даже не знаю, как и сказать, товарищ майор... Значит, под пули бандитские - так с Лешей, а как...
– и он выразительно принюхался.
Иволгин рассмеялся и примирительно заметил:
– Капитан Добровольский, вы свою порцию получите вечером.
– Ты лучше вот что скажи: у тебя, помнится, кто-то из родни в Центральном архиве Минобороны работал, так?
Алексей сделал ужасное лицо:
– Все-таки шпиен, Андреич?!
– Да тише, ты!
– приструнил его Иволгин.
– Раздухарился... Ржем, как кони, будто рады, что парня похитили.
– Он воровато оглянулся и продолжал: - Надо на одного человека личное дело поднять.
– На Артемьева?
– Нет, на его отца. Ты говорил, он генерал-майором был?
Алексей с сомнением покачал головой:
– Боюсь, не получится. Папа нашего нейрохирурга - персона серьезная была и загадочная. Во всяком случае, ни в городе, ни в области ничего на него найти не удалось. Установили только, что умер он в чине генерал-майора, но в военкоматах на него - ноль. На запрос потребовали специальную форму допуска, причем такую, о которой я лично вообще первый раз в жизни услышал.
– Надо в Москву ехать, Леша.
– С пустыми руками?
– он кисло ухмыльнулся.
– А Семеныч на что со своей артелью? Да они нам по гроб жизни обязаны! И потом, объясним, что для дела нужно. Свои мужики, помогут. Они добро помнят. Если б не мы, зеки бы их тогда, в восемьдесят шестом, из тайги живыми не выпустили.
– Соболей бы...
– мечтательно произнес Добровольский.
– Щас!
– рыкнул Петр Андреевич.
– Утрется твоя Москва без соболей. Еще скажи: шкуру тигра уссурийского! И так соберем торбы - рыба, орехи кедровые, ну и, по мелочи что-нибудь...
– Золотишка, например, - ввернул, весело скалясь, Алексей, но, увидев внимательно наблюдавшего за ними Стрельцова, тут же принял озабоченный, хмурый вид . Впрочем, не удержался и шепотом заговорщика добавил: Андреич, за нами "хвост".
– Да вижу. Пойдем, а то они решат, что это и, правда, мы парня скоммуниздили...
Когда сотрудники милиции и госбезопасности, опросив персонал и больных, составив протоколы, покинули стационар, Артемьев поднялся на четвертый этаж в отделение диагностики и прошел в рентген-кабинет.
Подойдя к столу, за которым сидел рослый, плечистый, молодой парень, молча положил перед ним листок бумаги, выразительно посмотрев на открытую дверь лаборантской, где в это время мыла полы санитарка. Тот быстро прочитал, поднял голову, радостно кивнул и показал большой палец. Глаза его озорно и весело блеснули.
– А, Георгий Степанович, - проговорил парень с сочувствием в голосе. Ну и помучили нас сегодня. Как вы себя чувствуете?
– Нормально, Виктор Викторович, - устало откликнулся тот.
– Слава Богу, кажется все позади. И, знаете, что он не делает - все к лучшему. Эти