Джума
Шрифт:
– Стало быть так, мужики, - сложив перед собой руки и уперевшись широкой грудью в стол, слегка наклонившись, проговорил Ерофей, - знаю я, кто вы и зачем пожаловали.
– Он в упор взглянул на Иволгина, безошибочно определив в нем старшего: - Парня энтого я вам не отдам.
– Увидев наливающиеся гневом глаза майора, тихо, но твердо, добавил: - Пока не отдам. Допрежь я его на ноги поставлю.
Иволгин шумно выдохнул и, откинувшись на скамье, с недоверием заметил:
– Ерофей Данилыч, его сам Артемьев лечил. В больнице! Уж не травками ли надумал его на ноги
– И травками тоже. Но боле - словом Божьим.
Оперативники не скрывали скептических взглядов, в которых явственно проскальзывала еще и злость.
– Данилыч, - теряя терпение, проговорил майор, - я тебя понимаю. Верю, что вы с Георгием Степановичем из лучших побуждений действовали. Но и ты пойми: парень - важный свидетель. Вы же взрослые люди, в конце концов! А ведете себя, как пацаны, в войнушку заигравшиеся!
– В войнушку, говоришь?
– усмехнулся Ерофей.
– Эт точно. Тут скоро такая война начаться может, пол-Сибири на погост переедет. И не смотри на меня так, Петр Андреич. Парня не отдам, пока не вылечу. А чтоб вы, мужики, не зазря сюда за столь верст прокатались, поведаю вам загадку одну. Кумекаю я, опосля, как услышите ее, вам уж не до парня энтого станет.
Он поднялся, вышел из горницы, но быстро вернулся, держа в руках магнитофон и кассету.
– И, правда, не зазря, - ввернул Алексей.
– В рапорте потом отметим: были, мол, на дискотеке, у Ерофея Даниловича Гурьянова.
– Но, заметив недобрый, хмурый взгляд хозяина, примолк.
Иволгин же, поднявшись, с интересом рассматривал магнитофон.
– Занятная вещица. Я таких что-то не встречал.
– "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам...", - походя процитировал Ерофей, чем ввел оперативников, главным образом, Добровольского, в состояние легкого шока.
– Я смотрю, здесь не только вещи занятные, но и хозяева, - откровенно высказался Алексей.
Но в это время из динамиков магнитофона послышались голоса, пока еще бессвязные, в которых нельзя было разобрать четкие и ясные слова. Голоса нарастали и, наконец, отчетливо стало слышно:
"... Дмитрий, послушай, что я тебе скажу. Выкинь этот дневник к чертовой матери! Выкинь!!! Вот это и то... не стоят и миллиарда долларов! Я еще не совсем из ума выжил и уж дважды два сложить в состоянии. Я пока... пока!
– не знаю, что тут произошло, но чувствую: ты увяз в этом "золотом" деле по самую макушку. Опомнись, Дима!.."
– Стоп! Да выключи ты эту бандуру!
– рванулся к Ерофею Иволгин.
Ерофей послушно щелкнул клавишей. Наступила тишина.
– Добрый вечер...
И хотя прозвучало приветствие тихо и неуверенно, все, находившиеся в комнате, вздрогнули и обернулись. На пороге стоял Саша Костиков, полностью одетый - вплоть до теплой дубленки, шапки и коротких, зимних сапог. Иволгин, скорчив кислую мину, закатил глаза и сквозь стиснутые зубы с ожесточением процедил:
– Госс-споди, помоги мне...
– И, обращаясь к подчиненному, еле сдерживая ярость, добавил: - Ты бы еще усы с бородой нацепил и тулуп, Дед Мороз недоделанный!
– Товарищ
– начал оправдываться тот, но его перебил Ерофей.
– Ты, Петр Андреич, не кори мужика, - он посмотрел на Иволгина кротко и виновато: - Эт я маленько дозу не рассчитал. Попервой его чаем сморил, а опосля гляделками в душу уперся...
– Какую дозу?!! Какие гляделки?!!
– взбеленился майор.
– Вы, что, все с ума посходили?!!
Он колобком подкатился к Костикову и, сверля глазами, зловеще потребовал:
– Отвечай, я тебя куда послал? А ты что?! Шапку сними, когда в помещении находишься!
– рявкнул красный от гнева Иволгин.
– Петр Андреич, не шуми. Супружницу мою разбудишь, - охладил его пыл Ерофей. Он понимал, что гнев Иволгина вызван, отнюдь, не появлением сотрудника, а только что прослушанной записью.
– Сказано: не виновен парень, - как отрубил Ерофей.
– Мои штучки, знахарские. Отколь мне знать было, что вы не лихие люди, а жанда... егеря, одним словом. Я потому Амура с Удой и выслал на разведку. У их нюх почище человечьего будет - лихих людей от хороших враз отличат.
– Так это они за нами в лесу следили?
– передернул плечами Игорь Приходько.
Ерофей кивнул. Иволгин немного отошел и хмуро бросил в нерешительности переминавшемуся с ноги на ногу Костикову:
– Чего стоишь? Раздевайся... раз в гости пришел.
– Он посмотрел на Ерофея и, кивнув в сторону магнитофона, спросил: - Откуда у тебя, Данилыч, это гав... кассета?
– Наталья Артемьева привезла, - спокойно ответил тот.
– Наталья? Артемьева?
– майор бросил быстрый взгляд на Добровольского.
– Родственница Георгия Степановича?
– недоверчиво поинтересовался Алексей.
– Племянница, - казалось, Ерофей ничуть не смущен их интересом.
– Постойте...
– Иволгин изумленно уставился на Ерофея: - Вы хотите сказать, что Наталья... не дочь Родионова?!!
– Ее отцом был брат Георгия - Олег Артемьев, - ответил, тяжело опускаясь на лавку, Ерофей.
– Дале слушать будете?
– хмуро глянул он из-под насупленных бровей.
Иволгин не знал, как ему поступить. На пленке он отчетливо распознал голос Багрова. С одной стороны, не терпелось прослушать пленку до конца, с другой... "на конце" могло быть такое, отчего впору не только с "еполетами" можно расстаться, но и при "благоприятном" стечении обстоятельств - с жизнью. За себя лично майор не переживал, но втягивать в это дело ребят было опасно.
– Как ей удалось сделать запись?
– спросил Петр Андреевич.
– Она попервой-то чуток не в себе была.
– Ерофей сделал красноречивый жест.
– Да покуда дружок родионовский приехал, отошла малость и решила отчиму отомстить за смерть матери.
– Он покачал головой и вздохнул: Испокон века нашим детям на роду написано за грехи тяжкие отцов да матерей расплачиваться.
– Ерофей помолчал и продолжал: - Я тебя, Петр Андреич, понимаю. На душе завсегда муторно, коли свои предают, да в спину нож всаживают. Но уж больно дело тут страшное закручивается, поверь мне.