Джума

Зурабян Гарри

Собака жалобно заскулила, пытаясь лизнуть его в лицо. Он закрыл глаза. Ощутив ее шершавый, горячий, мокрый язык, сжал челюсти, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Проведя рукой по ее спине, Алексей отстранился и тряхнул головой. Затем поднялся, еще раз потрепав огромную псину по загривку.

– Ты Амур или Уда?
– спросил, улыбнувшись.
– Амур?
– собака молчала. Уда?
– переспросил. Она громко залаяла.
– Значит, Уда!
– лай повторился. Алексей рассмеялся: - Ах, женщины, женщины... И чтобы мы, мужики, без вас делали?!

Он повернулся и, не оглядываясь, зашагал к крыльцу, поймав

себя на мысли, что на этой земле еще остался хоть кто-то, к кому можно повернуться спиной, не боясь, что ударят.

– ... и не уговаривай меня, Петр Андреевич!
– услышал Алексей звенящий от злости голос Костикова.
– Да не смогу я теперь с этой сволочью по одним коридорам ходить, здороваться и делать вид, что все нормально!

– Кого шапками закидываем?
– весело спросил Добровольский, подходя.

Все удивленно посмотрели на него.

– А тебе бы только зубы скалить!
– в сердцах бросил Саша.

Алексей порылся в карманах и достал шариковую ручку, молча протянул ему.

– Что?
– не понял Костиков.

– Ты же акт о капитуляции подписать собрался, вот я и подсуетился. Давай, чего там, подмахни, по-быстрячку, и вперед! В тачке еще, наверное, мотор не остыл.

Костиков напрягся и внезапно стремительно выбросил вперед руку, метя в лицо Добровольскому. Но тот оказался готов к подобной его реакции, потому на лету перехватил руку и, проведя захват, дернул его на себя. Однако поскользнулся и, увлекая Костикова за собой, рухнул с крыльца в снег.

Первым, как ни странно, опомнился Приходько. Он кинулся разнимать их. Но в общей свалке его сильно ударили в грудь, отчего он, охнув, как пушинка отлетел метра на четыре. Иволгин сорвался с крыльца и, захватив обоих сотрудников за волосы, сильно дернул на себя.

– Стоя-я-ять, пристяжные!
– закричал так, что на крик выбежал испуганный Ерофей и к крыльцу молнией метнулись волкодавы. Собаки грозно зарычали и, пожалуй, только это отрезвило всех.

– Все, все... нормально, Данылыч, - поднимаясь, тяжело дыша, кашляя и отплевываясь, проговорил Алексей.

За ним поднялся Костиков. Прихрамывая, подошел ошеломленный Игорь. Петр Андреевич, стараясь придать голосу беспечность, с нервным смешком заметил:

– Размялись ребята немного. Все нормально.

Ерофей неодобрительно обвел взглядом всех четверых:

– Ну-ну... Вы игрушки-то свои в доме бы оставили, коли... размяться решили. Не ровен час постреляетесь - вот радости-то начальству вашему будет.
– И, покачав головой, вернулся в дом.

– Дуэлянты... твою дивизию, нехай!
– кипя от злости, процедил Иволгин.
– Позорище! Вы офицеры милиции или... или... кто?!!

– Ладно, Андреич, - отмахнулся Алексей.
– Проехали.

– Я тебе не Андреич, понял?!! Я тебе - товарищ майор!
– Он придвинулся вплотную к Добровольскому и гневно выпалил в лицо: - И чтоб - навытяжку, понял?! Чтоб - пятки вместе, носки врозь! Андреич...
– передразнил он. Распустились, "булки" расслабили, слюнями, как дауны, обвешались. Вы, что, вчера родились?! Или вас акушерка не удержала?! В первый раз, что ли, полковники и генералы своих солдат сдают? В нашей истории много чего было. Был и Власов. Но был и Карбышев!

Ну, давайте все заявления на стол положим, а потом табельное в висок упрем. Кому лучше сделаем? Прав Ерофей:

вот радости этим сволочам будет. За мерзавцами и подлецами хотите последнее слово оставить?!

Мы кем на свое место поставлены? Народом! У начальства за спиной только начальство, пусть их даже сотни и тысячи. Зато у нас - миллионы, народ и Родина! Она сейчас, как последний корабль в эскадре - вся в пробоинах, еле на плаву держится... Но ведь держится!
– Иволгин оглядел своих подчиненных и закончил: - Я приказываю: сопротивляться! Ясно? И не легавые мы, не менты поганые и не волки позорные. Мы - офицеры милиции! Запомнили? О-фи-це-ры! А теперь, марш в дом!

В горницу вошли, избегая встречаться взглядами с Ерофеем. Расселись за столом, обратив внимание, что столовая посуда у каждого стоит чистая и вымытая. Гурьянов, не спрашивая, разлил по стопкам на этот раз янтарно-желтую жидкость. Иволгин поднял свою, поднес к лицу и принюхался, вопросительно глянул на Ерофея. Тот улыбнулся уголками рта и пояснил:

– Эт для просветления мозгов. На девяти травах настояна, - и первым опрокинул стопку.

За ним последовали остальные. Подбадриваемые хозяином, но нехотя, стали накладывать в тарелки закуску, вяло и без аппетита есть. Ерофей, наклонив голову, искоса наблюдал за гостями. Первым почувствовал неладное Саша Костиков. Он медленно поднял голову и внимательно обвел взглядом присутствующих. Глаза его блестели, по щекам стал разливаться ярко-красный румянец. Он вперил немигающий взгляд в хозяина:

– А говорят, два раза в одну воронку снаряд не падает. Ерофей Данилович, опять? Штучки ваши... знахарские?

Остальные тоже помалу стали чувствовать происходящие в них перемены. Замерли за столом. Словно прислушивались и пытались определить невидимый источник энергии, от которого исходили мощные, пульсирующие волны жизненной силы. Казалось, они текут по двум направлениям. С одной стороны, в теле нарастало ощущение пустоты и легкости. Будто кто-то, через невидимую соломинку, откачивал усталость, озлобленность и напряжение. С другой - в тело, как в порожний сосуд, вливались уверенность, спокойствие, возрастающее желание активности; в голове, как после хорошего, долгого сна, ощущались легкость и ясность мысли.

– Вижу, оклемались, - нарушил молчание Ерофей.
– Стало быть, самое время...
– Он вздохнул и, нахмурившись, начал: - Были у меня тут намедни, не так, чтоб шибко давно, гости. Трое. По всему видать, ваша "дичь". Очень их Черный яр интересовал. Вышло у меня с ими знакомство. Мужики, видать, серьезные, да обскакали их. Я тут давеча справки навел... Горыныч, Немец и Рысь.
– Увидев, как все четверо невольно подались вперед, жестом остановил их: - Допрежь доскажу, а там дальше кумекать будем. Так вот. Искали они, стало быть, здеся захоронку одну. И, кажись, нашли. Да не по зубам, видать, она оказалась. Потому и порешили их: двоих насмерть завалили, а третьего прямиком к Егору в больницу наладили. Оперировал его Артемьев. И сдается мне, захоронку энту Родионов к рукам прибрал.
– Ерофей кивнул в сторону магнитофона: - Ежели верить упырю энтому, в доле с им большие люди повязаны и...
– он отвел глаза, - ... начальник ваш. Захоронка та в Черном яру. Но нельзя ее трогать, поверь мне, Петр Андреич!
– с мольбой в голосе проговорил Гурьянов.
– Большая беда приключиться может.