Eden
Шрифт:
Он выхватывает материю у меня из рук, с удивлением глядя на меня.
— Зачем, почему? — мягко спрашивает он. — Что я сделал, кроме того, как постарался узнать тебя получше?
С улыбкой он склоняется надо мной, и я обреченно смотрю, как он тянет ко мне руку, чтобы стереть пальцем мокрую дорожку со щеки. Вздрогнув от его прикосновения, откидываю голову назад и чувствую, как глаза вновь наполняются слезами.
С тихим вздохом он вновь понимается на ноги.
— Ты — странное создание, Гермиона, — шепчет он. — Я наблюдал за тобой с тех пор,
Касаюсь висков кончиками пальцев, стараясь не слушать.
— Также меня часто посещала мысль, что Темный Лорд ошибся, — продолжает он. — Что у Люциуса Малфоя — гордого, безжалостного аристократа Люциуса Малфоя — могло быть общего с нескладной, неуклюжей, глупой грязнокровкой? Чего он мог хотеть от нее?
Поднимаю на него глаза, чувствуя, во мне как закипает гнев.
Он же смотрит на меня так снисходительно, будто я едва ли ему интересна.
— Но у меня было задание, — в его голосе различимы нотки гордости и самодовольства. — И, кажется, я был неправ, ставя под сомнения догадки Темного Лорда, не так ли?
Перевожу взгляд на палочку в его руке, когда он опять наклоняется ко мне. Ох, если бы я только могла дотянуться до нее, тогда… вполне возможно…
— Темный Лорд всегда знает, Гермиона, — его ледяная улыбка вот-вот лишит меня рассудка.
Выбрасываю руку вперед, хватая его запястье, но в тот же миг свободной рукой он бьет меня по лицу. Боже, это больно, и у меня идет кровь… всхлипывая, хватаюсь за нос, не переставая плакать, пока Эйвери выпрямляется, покачивая головой в притворном сочувствии.
— Возможно, ты могла застать врасплох Люциуса, грязнокровка, — бросает он. — Но со мной такое не пройдет.
Потерянно смотрю, как он направляет на меня палочку, и невольно вскрикиваю, когда боль в сломанной переносице растворяется и исчезает.
Опускаю руки. Он улыбается.
Я все еще сижу на полу, подтянув колени к подбородку, и трясусь всем телом. Вот и все. Игра окончена. Мы умрем, Люциус и я. Оба.
Бесспорно.
— Как приятно, когда дело сделано, — не отводя от меня глаз, изрекает он. — Жаль, конечно, что Люциус, кажется, забыл, какой ценой в нашем мире дается чувство гордости. Какое несчастье, что ему пришлось… настолько окунуться в свои обязанности.
— Пожалуйста, — шепчу я, не зная, что еще сделать.
— Не проси о помощи, Гермиона, — качая головой, произносит он, и я даже слышу ложные извиняющиеся интонации в его голосе. — Никто — ни я, ни Бог, ни даже Люциус — теперь не спасет тебя.
Открываю было рот, но Эйвери стремительно делает шаг назад и, направив на меня палочку, произносит:
— Обливиэйт!
В оцепенении смотрю на него, стук сердца отдается в ушах: тудум-тудум-тудум…
Что ему нужно? Зачем он здесь?
Ничего. Скорее всего, ничего важного. Успокойся.
Успокоиться?
Он ничего не знает. Не знает, что что-то изменилось. Успокойся.
Да. Он не знает. Пока…
Сфокусируйся на дыхании: вдох — выдох. Тудум-тудум-тудум…
— Почему ты плачешь? — его голос мелодичен, словно где-то играет музыкальная шкатулка.
— Потому что скучаю по маме, — огрызаюсь в ответ. — Вряд ли такой, как вы, сможет понять меня.
Он улыбается, словно старой доброй шутке, но его глаза… в них как будто…
Чему он улыбается?
— Нет, уверен, ты не стала бы, — бормочет он, а затем приподнимает бровь, словно решив что-то для себя. — А визит молодого мистера Уизли поднял бы тебе настроение? Он в последнее время часто выведывает у меня о твоем самочувствии. Думаю, ему будет очень приятно лично убедиться, что с тобой все хорошо.
Прищурившись, внимательно изучаю его.
— Это все, ради чего вы пришли? Задать мне вопрос, ответ на который вам уже известен? Я ни за что не упущу шанса повидаться с Роном.
— Соблюдаю этикет, — чересчур вежливо отзывается он. — Я, конечно, мог бы притащить его сюда без предупреждения, но вдруг ты оказалась бы занята… чем-то другим.
Заливаюсь краской, чувствуя, как учащенно забилось сердце.
Все хорошо. Он не знает. Пусть намекает, сколько влезет, но он не знает.
— Так, — он вопросительно выгибает брови, глядя на меня, — ты была бы не против повидаться с другом?
— Да, пожалуйста, — смотрю на него с мольбой.
— Чудесно, — он удовлетворенно улыбается и поворачивается к двери. — Рассвет уже наступил, и скоро Уизли надо вставать и приступать к работе, но я постараюсь привести его побыстрее.
Открыв дверь, он медлит, вновь поворачиваясь ко мне.
Кажется, прошли годы, пока он изучающе разглядывает меня, и у меня мурашки бегут по коже от этого взгляда. Что… что ему?..
Едва заметная улыбка касается его губ, и он усмехается; Улыбка касается его губ, и он усмехается — едва заметно.
— Что за удивительное дитя, — бросает он, прежде чем покинуть комнату.
Невидящим взглядом смотрю на закрытую дверь.
Что это было?
Дрожащими руками обхватываю живот. Мой малыш. Ребенок Люциуса.
Наше спасение.
Глава 43. Доказательство
«…он совсем не собирался любить ее. Но вспоминать об этом было поздно. Он уже перешагнул через пропасть, разделяющую их, и все, что оставалось позади, съежилось и рассыпалось прахом.» — Дэвид Герберт Лоуренс, «Дочь барышника» (пер. Л. Ильинская)
«Тот факт, что Я всегда любил,
Доказывать пристало:
Хоть в прошлом вам моей любви,
Видать, недоставало.» — Эмили Дикинсон, «Доказательство» (пер. Виталий Карпов)