Eden

obsessmuch

Он умолкает, и Рон напрягается, встречая ледяной взгляд Люциуса. Подаюсь вперед, готовясь встать между ними, если они снова надумают драться.

— О чем ты? — спрашивает Рон.

Люциус убийственно скалится.

— Ты думал, вы с грязнокровкой будете жить долго и счастливо в любви и согласии, — он медленно растягивает каждое слово, вкладывая в них как можно больше презрения. — И все же ты потерял ее.

Он медлит прежде чем продолжить, и когда он вновь заговаривает, по лицу пробегает тень.

— Ты проиграл ее мне.

Смотрю

на него в замешательстве, но Рон не замечает перемены в его тоне, а лишь бледнеет.

— Ой ли? Только не рановато ли трубить о победе? — горячо выдает он. — Ты отсылаешь Гермиону прочь, и никогда больше не увидишь ее. Единственное, что дорого тебе в этом мире, ты собираешься вычеркнуть из своей жизни навсегда.

На миг все внутри замирает, меня словно ударили в солнечное сплетение. И, судя по лицу Люциуса, он испытывает то же самое.

— Она мне безразлична, — произносит он, и если бы я не знала его так хорошо, мне бы показалось, что его тон абсолютно равнодушен.

— Не вешай мне лапшу на уши! — перебивает его Рон. — Было бы тебе на нее плевать, ты бы не пошел против всего, во что верил, ради нее…

Люциус замахивается для удара, и я вскрикиваю, зажимая рот рукой, зная что сейчас будет, но тут его взгляд падает на меня, и он разжимает кулак и лишь хватает Рона за грудки.

— Хватит, — выдыхает он. — Ты сейчас же вернешься в свою комнату, Уизли, и если в тебе осталась хоть капля инстинкта самосохранения, ты не будешь попадаться мне на глаза до самого побега. Одному Богу известно, как я жажду увидеть тебя подальше отсюда.

Он вытаскивает из кармана порт-ключ, и оба исчезают в мгновение ока, растворяясь в красноватой дымке…

Но за пару мгновений до этого Рон успевает повернуться ко мне, незаметно для Люциуса, и прошептать одними губами:

— Я люблю тебя.

И они исчезают.

Застыв, смотрю в пространство перед собой.

После всего, что было, он все еще любит меня.

Конечно, любит. Ты всегда это знала.

Обнимаю себя руками.

Что ж, вот, значит, что: мы с Роном уедем и будем, наконец, свободны…

Тогда почему мысль о свободе рвет сердце на части?

Такое бывало раньше, я помню: в Норе — как раз перед тем, как я осознала, насколько небезразлична Люциусу…

Ну, не то чтобы он испытывал ко мне какие-либо теплые чувства, нет, он просто хотел меня так сильно, что ослушался приказа Волдеморта, лишь бы не дать мне уйти. Тогда еще он ненавидел меня за то, на что я его толкаю.

И когда же он начал испытывать что-то ко мне?

Не знаю.

А Рон… вот он-то всегда любил меня. И теперь у меня есть просто железное тому доказательство: он все еще хочет быть со мной, растить ребенка человека, которого ненавидит всеми фибрами души. И все ради меня. После всего, что я сделала, он любит меня… сильнее, чем когда-либо сможет любить Люциус.

Осознание этого причиняет неимоверную

боль, но… это ведь правда, не так ли? Если бы он любил меня так же сильно, как Рон, то был бы рад бросить все и сбежать со мной, чтобы вместе растить нашего ребенка.

Но он не сделает этого, поэтому мы с Роном поженимся, как я и мечтала когда-то. Будем жить в деревне, заведем общих детей — после рождения ребенка Люциуса. Найдем работу, наши дети будут ходить в школу, и мы всей семьей будем ездить каждую неделю за покупками, по очереди выполнять домашние обязанности. Я буду методично, изо дня в день жить нормальной жизнью, пытаясь забыть…

А Люциус останется здесь, продолжая прислуживать Волдеморту.

И я никогда больше егоне увижу.

Зажимаю рот рукой, сдерживая рыдания.

Я не буду плакать, нет. Это бессмысленно. Есть только один выход, и мы ничего не можем с этим поделать.

Если только ты не избавишься от ребенка.

Но… я не могу.

Можешь.

Но это же мой единственный шанс на спасение. Если я избавлюсь от него, тогда Люциусу незачем будет устраивать мой побег, я останусь здесь, и ему придется в конце концов убить меня…

Но разве не лучше будет провести с ним еще несколько месяцев, чем потом всю оставшуюся жизнь быть без него?

Скрипнув, дверь открывается, а затем тихо закрывается.

Оборачиваюсь и вижу его. Он стоит передо мной, глядя тяжело и напряженно.

Гнетущая тишина становится невыносимой.

И я решаю ее нарушить.

— Кажется, твое заветное желание наконец сбудется, — произношу я ледяным тоном.

— Что? — прищуривается он.

С горечью выдыхаю.

— К концу недели ты освободишься от меня, — шепчу я. — Я больше не причиню тебе неудобств, и тебе не придется снова меня видеть. Разве не этого ты всегда хотел, Люциус?

Какое-то время он смотрит на меня — бледный, собранный; мне кажется, он пытается держать себя в руках. Он должен…

— Когда-то хотел, грязнокровка, — не сводя глаз c моего лица, отвечает он.

Открыто встречаю его взгляд.

— Если ты не хочешь, чтобы я ушла, и не хочешь пойти со мной, тогда чего ты хочешь?

Его лицо словно высечено из мрамора, а шепот — чуть громче шелеста ветра.

— Я хочу… хочу, чтобы ты осталась здесь со мной.

— И что? — мне безумно трудно выдерживать ледяной тон. — Если бы я сделала, как ты хотел, и избавилась от ребенка, что стало бы с нами? Хочешь, чтобы мы состарились вместе в этой тюрьме, да?

Меня колотит в истерике, и я глубоко дышу, пытаясь успокоиться.

Он хмурится, его глаза темнеют, и он раздраженно качает головой.

— Не будь смешной, — отрывисто бросает он. — Ты прекрасно знаешь: это не то, чего я хочу.