Eden

obsessmuch

— Если не пойдешь со мной, то так и будет! — огрызаюсь я, из последних сил сдерживая слезы. — И в любом случае тебе придется убить меня, потому что и Беллатрикс, и Эйвери сказали, что Волдеморт хочет…

— Я не убью тебя! — обрывает меня он.

Сердце пропускает пару ударов.

Люциус выглядит несколько потерянно — всего пару мгновений — и отводит взгляд в угол комнаты.

— Я никогда бы так не поступил, — произносит он. — Ты была бы здесь, со мной, и я бы… — он колеблется так, будто ему очень неприятна какая-то идея. —

Я бы проследил за тем, чтобы… с тобой хорошо обращались.

— Кто? Ты? — удивленно смотрю на него.

Его взгляд твердеет.

— Неужели это звучит настолько смешно? — ледяным тоном осведомляется он. — В последние месяцы я только и делал, что присматривал за тобой. Где и с кем бы я ни находился, в моих мыслях ты всегда была на первом месте. Все, о чем я думаю, это ты! Только ты…

Резко повысив голос, он так же быстро свел его к шепоту.

Скорбь разрывает мне душу.

Внутренности скручивает стальным жгутом. Так больно…

— И где бы ты держал меня? — начинаю я, запинаясь и заикаясь от горечи. — Что делал бы с грязнокровкой, которая никому, кроме тебя не нужна? Запер бы у себя в башне, как миссис Рочестер?

— Кого? — нетерпеливо спрашивает он.

— Это из маггловской литературы, тупица…

Глубоко вздыхаю, стараясь успокоиться.

— Нас раскроют, — шепчу я. — И ты это знаешь. Господи, да Волдеморт уже подозревает! Не поэтому ли ты порвал со мной? Это было не мое решение…

— …единственное, которое я должен был принять! — вспыхивает он. — Я не хотел! Что угодно… да я лучше бы отрезал себе руку, чем… Ты и представить не можешь, чего стоил мне этот выбор!

— Не могу?! — меня трясет от ярости. — Да уж явно не больше, чем мне! Сегодня ты разбил мне сердце, Люциус. Твое тоже разбилось? Не думаю — у тебя ведь нет сердца!

Он подходит ко мне, его глаза мечут молнии, но что бы он ни собирался сказать, слова замирают на губах. Ему требуется время, чтобы взять себя в руки и начать говорить.

— Я сделал это, чтобы спасти тебя, — его голос полон невообразимой горечи. — Как ты не можешь понять?

Сжимаю зубы, сдерживая дрожь.

— Есть столько всего, чего я не понимаю, — шепчу я. — Много вещей… Разве не ты говорил мне, насколько я невежественна?

Судорожно вздохнув, продолжаю.

— Почему ты так меня ненавидишь? — спокойно спрашиваю его.

— Что? — он с недоумением смотрит на меня.

С трудом заставляю себя говорить.

— Почему я тебе так отвратительна? — рыдания все же прорываются сквозь напускное спокойствие. — Что со мной не так, из-за чего ты делаешь это с нами, вместо того, чтобы быть вместе?

Не знаю, возможно, мне это только чудится, но он вздрагивает при этих словах.

— Я понимаю, что тебе больно, — шепчет он. — Прости. Ты должна мне верить: время, когда я наслаждался твоей болью, давно прошло.

Его слова трогают меня, но я понимаю, насколько это все неправильно. Я помню слова, что

он сказал мне давным-давно, слова, из-за которых у меня были кошмары, и за которые я впоследствии цеплялась, как за соломинку.

— Однажды ты сказал, что скорее умрешь, чем отпустишь меня. Помнишь, или твоя память настолько избирательна, что ты предпочитаешь забыть о том, что тебе невыгодно?

Я попала в яблочко. Его глаза сверкают яростно, зло, отчаянно…

— Господи, да как ты не можешь понять? Пока ты не появилась в моей жизни, я готов был умереть за свои убеждения. И сделал бы это с радостью! Но теперь…

Он отворачивается, бормоча ругательства, и ударяет кулаком в дверь, вымещая на ней свою ярость.

— Я не понимаю, — сделав несколько глубоких вдохов, продолжает он. — Я не… я не хочу умирать за тебя, потому что иначе я никогда больше тебя не увижу. Я хочу большего… хочу жить для тебя.

Я… боже мой, невыносимо слышать это. Я готова вот-вот взорваться или самовоспламениться. Во мне все кипит и бурлит, и…

Он глубоко вздыхает, закрыв глаза.

— Не говори со мной так, — в его голосе боль, но глаза горят ненавистью. — Я не вынесу этого. Знаешь, что со мной станет, когда ты уедешь? И последнее, что я буду помнить о тебе, эти слова…

В мгновение ока он оказывается передо мной, медленно протягивает руку и проводит кончиками пальцев по моему лицу, от виска к подбородку.

Его взгляд способен спалить меня заживо.

— Ты не представляешь, каково это — жить без тебя, — едва слышным шепотом произносит он.

У меня перехватывает дыхание, и я касаюсь его лица, ощущая тепло его кожи, легкую щетину, и он закрывает глаза, не в силах противостоять раздирающим его чувствам.

— Необязательно, чтобы так было, — шепчу я. — Ты ведь знаешь, что можешь пойти со мной.

Он качает головой, морщась, словно от невыносимой боли, и отворачивается от меня.

— Не могу, — выдавливает он. — Мы оба умрем, как ты не понимаешь? И…

Он колеблется.

— И… ребенок. Наш… — он глубоко вздыхает и резко выдыхает. — Наш ребенок. Ты говоришь, что пожертвуешь всем, лишь бы сохранить его, но все же ставишь под удар его жизнь, прося меня пойти с вами. Они убьют и нас, и нашего ребенка.

Комкаю пальцами подол юбки, но не собираюсь сдаваться. Ни за что! Потому что он сказал: «…наш ребенок». Не твой, но наш.

— Если я тебе небезразлична… — нерешительно начинаю я, буквально выталкивая из себя слова. — Если ты… если бы ты любил меня, ты был бы готов к риску, — судорожно вздыхаю и продолжаю. — Я готова. Так почему же ты не готов?

Он сжимает зубы и качает головой.

— Любовь? — низким голосом произносит он. — Любовь. Помню, как ты пыталась рассказать мне о любви. Какие слова ты использовала? Неудержимая, невыносимая и ужасная? Я часто задавался вопросом, почему ты так отчаянно борешься за то, что причиняет такую боль?