Eden
Шрифт:
— Наверное, ей нужно еще несколько уроков уважения, Люциус, — произносит Долохов. — Кажется, ей есть еще чему поучиться.
Они пристально смотрят на меня, пока я глубоко дышу, пытаясь взять себя в руки.
— А давайте-ка зададим еще вопрос, — с вызовом предлагает Беллатрикс. — Но такой, на который она не сможет ответить без сопротивления. Покажем ей, как быстро она расколется под нашим давлением. Уверена, ее заносчивость как ветром сдует.
Люциус улыбается.
— Мне нравится эта идея, Белла. И я даже знаю, о чем ее можно спросить. Как тебе известно,
О… Боже.
Господи, что я наделала?
Я и не предполагала, к чему может привести то, что я расскажу им о семье Гарри.
Нет. Это уже неважно. Потому что я не собираюсь рассказывать им. Ни за что! Даже если они устроят для меня ад на Земле.
Люциус поворачивается ко мне.
— Где Гарри Поттер, грязнокровка?
Я смотрю на него. Я не могу ответить на этот вопрос. Одно дело подвергнуть своих друзей опасности, что я и сделала вчера, выдав их имена, но совсем другое фактически поставить под удар одного их них. Кроме того, если я расскажу все, это подвергнет опасности не только Гарри, но и Рона, а также остальных Уизли, и кого-нибудь еще, кто мог остаться в Норе на свадьбу.
Они смотрят на меня в ожидании ответа, но я смотрю только на Люциуса. Он знает, что я не сдамся без борьбы. Теперь-то он должен это знать. Но он ждет моего ответа, и легкая улыбка играет на его лице.
Он наслаждается этим. Ему нравится заставлять меня выдавать информацию, которую я так отчаянно пытаюсь держать при себе. Он терпеть не может мое "неповиновение", но то, как я сгибаюсь и подчиняюсь в итоге, доставляет ему огромное удовольствие.
Прежде чем ответить, я задираю голову вверх настолько, насколько мне позволяет мое положение.
— Я не скажу Вам, — эти слова в большей степени предназначаются Люциусу, чем всем им. Наша личная с ним битва, я только сейчас это понимаю. Она началась, когда он появился в моей комнате. — Вы знаете, что я не скажу. Более того, я не могу сказать. Так что ответа на этот вопрос Вы от меня не дождетесь.
Все трое продолжают улыбаться, но улыбка Люциуса шире, ведь он много раз играл со мной в эту игру. Ему это нравится.
— Посмотрим, — тихо бросает он. — Я склонен думать, что ты все расскажешь, и очень скоро.
Нет. Никогда. Никогда, никогда, никогда…
— Мы используем Круциатус? — спрашивает Долохов, закатывая рукава.
— Нет, — отвечает Люциус. — Пока нет. Для начала, думаю, мы можем чуть-чуть поэкспериментировать.
Поэкспериментировать?
Я напрягаюсь, но без особого энтузиазма.
Как долго это еще будет продолжаться? Сколько же времени пройдет, прежде чем тебе надоест играть в эту игру, Гермиона??
Я отбрасываю эту мысль, пресекая ее на корню,
Но он удивляет меня. Вместо того, что бы направить на меня волшебную палочку, он делает легкий взмах ею, и в его руке появляется маленькое, резное серебрянное ручное зеркальце.
Какого..?
Долохов и Беллатрикс с любопытством взирают на Люциуса, пока он склоняется ко мне. Я сильнее прижимаю колени к груди. Я смотрю на свои колени — мимоходом отмечая, что они все в синяках, — но главное — не смотреть на него.
— Ты сломаешься в конце концов, и ты знаешь это, — шепчет он мне. — Все ломаются.
Я не обращаю на него внимания, он протягивает мне зеркало.
— Посмотрите на себя, мисс Грэйнджер.
Я вижу свое бледное, словно восковое лицо, капилляры белков полопались, а под глазами залегли фиолетовые тени. М-да, раньше я выглядела лучше. Кровь и грязь были размазаны по лицу, а мои вьющиеся волосы теперь не торчали в разные стороны, а наоборот, висели сосульками, покрытые потом и грязью.
— Я полагаю, Вам никогда не нравилась Ваша внешность, не так ли? — голос Люциуса холоден и суров. — Должен сказать, что не осуждаю Вас. Вы действительно не красавица.
Слова ударили меня подобно пощечине. Я никогда не была довольна своей внешностью. Но как-то раньше не замечала того, что вижу в зеркале. А теперь он откровенно сказал мне об этом. Он находит меня отвратительно безобразной.
Почему тебя так волнует, что он думает о твоей внешности?
Мне все равно! Пусть подавится своим проклятым высоким положением в обществе и своим высокомерием, и дорогими шмотками, и… и…
Мое лицо.
Оно меняется.
Мои… мои зубы. Мои передние зубы растут! Они становятся все длиннее и длиннее, и не успеваю я оглянуться, как становлюсь похожей на бобра.
Я всхлипываю, и в этот момент чувствую, как дрожь пробежала от висков к затылку. Я инстинктивно провожу рукой по голове, и мои волосы осыпаются сквозь пальцы на пол.
Я всхлипываю вновь, хватаясь за затылок, но коричневые локоны остаются у меня в руках. Несколько секунд — и я абсолютно лысая.
Вот и все. Я не выдерживаю. Я захлебываюсь рыданиями. Закрываю глаза руками, не в силах больше видеть свое отражение.
Я слышу, как он встает и отходит от меня. Я съеживаюсь у стены, держась за свою лысую голову и всхлипывая сквозь свои новые зубы.
Беллатрикс смеется.
Что она видит здесь смешного?
— Бесподобно! — она едва может говорить от смеха. — О, Боже, я сейчас умру от смеха!
Теперь я действительно плачу. Я издаю вопль, в который вкладываю всю свою боль и унижение и ненависть, сильнее сжимая голову.
— Мисс Грэйнджер, — Люциусу приходится кричать, чтобы я услышала его сквозь собственные рыдания и смех Беллатрикс, — Вам не обязательно оставаться в таком виде. Стоит Вам только сказать то, что мне… нам нужно, как я тут же верну Вашу внешность. Одно Ваше слово.