Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского
Шрифт:
Дочка Успенского родилась на два года позже моего сына. Позднее, когда мы еще лучше познакомились с Эдуардом, то договорились, что мой сын Лаури женится на Тане. Да и что могло быть разумнее? Разумеется, ничего, раз мы, господа писатели, так порешили. Но дети, как правило, решают (и может, к счастью) почти всегда иначе.
Была у Эдуарда и собака; нередко их было несколько. Но тогдашнюю — единственную — звали Астрой. Эта кличка по-русски означает цветок. Астра была умной, старой и белой, блестяще породистой беспородной собакой.
Она действительно понимала, что говорят люди. Астра жила в шкафу, над которым
— Хорошая собака, умная собака, — поглаживал Эдуард ее по голове, трепал, почесывал и похлопывал. А я, не особый любитель собак, только кивал.
Эдуард, тем не менее, сразу увидел, что я не верю в исключительность его собаки. Он хотел, чтобы я испытал собачий ум. Мне было приказано произнести, что мы, мол, собираемся на улицу и возьмем собаку с собой. Было подчеркнуто, чтобы я никоим образом не повышал голоса, произнес фразу как бы между делом и не упоминал имени собаки. Но Астра сразу поняла эту произнесенную мной по-фински фразу и залаяла в своем шкафу. А выбравшись оттуда, сама принесла свой поводок и подала Успенскому ошейник, неистово виляя обрубком хвоста.
Это было чем-то похоже на то, как я общаюсь по-русски: инстинкт и интуиция перевели мои слова непосредственно на собачий язык.
Мы отправлялись на улицу выгуливать собаку и немножко протрезветь. А нередко заодно и гостя проводить, доставить в гостиницу. Вызывать такси было бесполезно, но если из-за выпитого алкоголя сам Эдуард за руль сесть не мог, в растерянность это его не повергало. Он поднимал руку, останавливалась любая машина, о направлении и цене договаривались с водителем, и затем меня заталкивали в салон.
Спектр этих неофициальных арендуемых машин был тогда еще довольно трогательным: от грузовиков «Газ» и карет «скорой помощи» до «Волг», «Москвичей» и «Жигулей» (по-фински — «Лада»). А иногда даже до «Зилов» или им подобных, аналогичных «Роллс-Ройсу» черных бронированных лимузинов, на которых днем перевозили больших боссов. Большинству не лишним был приработок. Водители понимали нужды людей — ведь и сами они были людьми. Хотя в то время ходить по Москве было еще безопасно даже ночью. Если опоздал на последний поезд метро — пешие переходы были, мягко говоря, длинными. Да и люди хотели тогда вполне искренне помочь друг другу.
Небольшой дополнительный приработок никогда не был лишним и для профессиональных шоферов. Свободное такси было тогда найти практически невозможно, а даже если такое и попадалось, это еще не значило, что тебя подвезут. Если направление не устраивало водителя, везти он отказывался. Дескать, у него перерыв, или он направляется в гараж… Поскольку месячный оклад выплачивался в любом случае и потребности в заработке не было, не обнаруживалось и особого желания трудиться. Если только «голосующий» не соглашался заплатить, например, двойную цену черным налом.
Успенский получил инженерное образование. Я понял, что это правда, только тогда, когда он продемонстрировал разные сконструированные им радиоприемники. Я тоже делал такие вместе с сыном: но только один из них вообще издавал звук — и то слишком тихий. А у Эдуарда приемники работали… Я поэтому и не говорил о своих собственных попытках, особенно когда понял, что жена Римма тоже инженер. Человек с математическим складом ума мыслит иначе, то есть разумнее, чем гуманитарий, в это я до сих пор верил. Это же мне терпеливо пытался втолковать и Антти Туури.
Исключения встречаются и среди инженеров: в голове у Успенского были не только математические формулы. Он был человеком, слова и поступки которого перемещались со скоростью света и иногда шли в противоположных направлениях так же быстро, как машины, проезжавшие мимо нас, когда мы стояли на обочине Кутузовского проспекта и Эдуард пытался устроить, чтобы меня подвезли. Намахавшись руками, он все-таки смог остановить какую-то машину, меня загрузили в салон и всунули в руку несколько рублей, которыми предполагалось расплатиться за поездку. Я не боялся — никогда не боялся, и особенно в те времена, когда имел дело с обычными людьми.
Я начинал потихоньку доверять России — не как политической системе, а как сообществу людей. Все плохое, что могло бы со мной случиться там, могло произойти и в Финляндии. Это чувство спокойствия добавляло комфортности пребывания в стране, как и то, что товарищ Успенский вновь и вновь по-разному продолжал радовать меня. Каждое слово открывало пути в неизведанный мир, каждый представленный Эдуардом новый знакомый позволял больше узнать о народе, к которому он принадлежал. Какой-то человек начинал нравиться чисто инстинктивно, а в обществе Эдуарда мне всегда становилось как-то хорошо и спокойно: в обществе такого непоседы время не тянулось. Однако и темп в ужас не приводил.
Я опять возвратился в Финляндию, но с настроением лучше прежнего. Когда поезд остановился в Вайниккала и были выстояны очереди на собеседование и в туалет, я был по-прежнему весел, ведь в качестве гостинцев я вез кое-какие дополнительные новости. И главным было то, что собственное желание Успенского прибыть в нашу страну никуда не пропало. Шансы выехать были, правда, прежними, то есть доволно мизерными: все будет зависеть от воли Союза писателей СССР. Он приедет в гости только в том случае, если Союз даст пропуск: разрешение и билет. Дело казалось трудным, но даже после пары запретов и отказов мы не сдавались. Вместе с Мартти мы отшлифовывали тактику и держали постоянную связь с Обществом дружбы «Финляндия — СССР». Мы еще раз решили собрать силы. Темная осень 1977 года перешла в зиму, приближалось Рождество. При благосклонном содействии Пааво Хаавикко мы организовали в издательстве «Отава» торжество в честь Эдуарда Успенского. Созвали всевозможный народ и распорядились отнести на почту отпечатанные приглашения.
Весть о приготовлениях уже давно достигла Союза писателей СССР. Тем не менее там все еще колебались. Возможно, они размышляли, что теперь выбрать в качестве основания для отказа — болезнь или же другую, сопоставимую со смертью причину? Однако наша новая, разработанная Мартти тактика состояла в том, чтобы теперь в ногу со временем бомбардировать Союз писателей телеграммами. Активно действовало и Общество дружбы «Финляндия — СССР». И надо же, случилось чудо. Когда мы сообщили в последней телеграмме, что уже разосланы по почте приглашения на торжество и отмена на данном этапе невозможна, то получили ответ: приезд Успенского был делом решенным. Он прибудет московским поездом. И в ответе были даже дата и время прибытия поезда.