Эдинбург. История города
Шрифт:
Разница между «старым светом» и «новым» состояла в том, что первые воспринимали Ковенант как документ, обязывавший шотландцев к вечной преданности, в то время как вторые полагали, что могут приспосабливаться к изменениям. Тем временем людям, верным Ковенанту, приходилось жить в пресвитерианском государстве, и разница между бюргерами и антибюргерами состояла в желании или нежелании приносить присягу, например, заступая на службу в государственное учреждение. Названия сект дают представление об их убеждениях по этим вопросам. В ходе сессии 1752 года была образована еще одна, Освобожденная церковь, более либеральных взглядов. В качестве противовеса по-прежнему существовали камеронцы, или реформированные пресвитерианцы, даже ныне отказывающиеся признавать соглашение 1690 года, а некоторые агитировали за вооруженное сопротивление Британии. Их исключили из конгрегации в Лористон-Плейс в 1792 году, а затем они разделились уже внутри себя на «поднимающих» и «неподнимающих» (имелось в виду — поднимающих или не поднимающих хлеб во время благословения перед причастием). Сектанты были весьма активны, и к началу XIX века составляли до 40 % верующих Эдинбурга. В основном это были мастеровые
287
Royal Commission on Religious Instruction, Parliamentary Papers (1837), XXX, 12–13, and (1837–1838), XXXII, 13; W. McKelvie. Annals and Statistics of the United Presbyterian Church(Edinburgh, 1873), 187 et seq; R Small. History of the Congregations of the United Presbyterian Church(Edinburgh, 1904), 441.
Одной из причин процветания этих сект была сложность для церкви в рамках Унии поддерживать свою хваленую безупречность. Коррупция проникла в нее с новой политикой, проводимой герцогами Аргайлами. Когда-то главы этого дома были мучениками-ковенантерами. Теперь они стали деистами, полагающими, что вселенной управляет, быть может, некая божественная сила, но не такая, которую можно описать с помощью понятий, принятых в христианстве. Второй герцог Аргайл также был одним из первых деятелей юнионистского режима, поддерживавшего в Шотландии спокойствие путем покровительства тем или иным избранным; этому режиму было суждено просуществовать двести пятьдесят лет. Одним из тех, кому он покровительствовал, был архитектор Уильям Адам, который перестраивал и резиденцию герцога в Эдинбурге у Кэролайн-Парка, и его великолепный феодальный замок посреди клановой территории Кэмпбеллов у Инверери в Аргайле.
Адам в собственном доме в Каугейте держал небольшой салон для интеллектуалов, куда любил приглашать выдающихся молодых кандидатов в священники церкви Шотландии. Одним из них был его племянник Уильям Робертсон, с которым мы уже встречались — впоследствии ему было суждено возглавить Эдинбургский университет. Среди других был Хью Блэр, который на вершине карьеры стал священником из Кэнонгейта, затем служил в соборе Святого Жиля; одновременно с последней должностью он также занимал кафедру риторики и изящной словесности в университете, то есть был первым профессором английского языка на Британских островах. Бывал там и Адам Фергюсон, рожденный в семье горского пастора, который отправился на юг, чтобы стать священником, но в итоге устроился в качестве профессора этики в университете. Еще один, Джон Хоум, сын секретаря городского совета Лейта и священник церкви Этельстанфорда, шокировал строгих кальвинистов, написав и поставив пьесу «Дуглас»; позднее он уехал в Лондон с тем, чтобы стать частным секретарем премьер-министра, лорда Бьюта. Джон Джардин, священник церкви Трон, наладил отношения с местными политиками, став зятем лорд-мэра Драммонда. Наконец Александр Карлайл по прозвищу «Юпитер», священник из Инвереска, знаменитый своей красотой, энергией и остроумием, оставил нам воспоминания о всех остальных посетителях этого салона. Это была славная компания, и они вспоминали студенческие годы как лучшее время в жизни. Среди самых волнующих событий было приближение к городу армии якобитов, предводительствуемой принцем Чарльзом, которому в то время было столько же, сколько и им. Они вступили добровольцами в войска, охранявшие столицу. Едва горцы заняли Эдинбург, эти войска были сразу распущены без боя. Если бы не это, нашим друзьям пришлось бы подчиниться приказу и участвовать в сражении при Престонпенсе на стороне англичан и умереть вместе с ними. История Эдинбурга тогда была бы совсем другой. [288]
288
Carlyle. Autobiography, ch. 7.
Вместо этого молодое поколение попыталось захватить власть в церкви. Ему пришлось вступить в противоборство со старшим поколением, все еще ратовавшим за ортодоксальность и бескомпромиссность, которые, по их мнению, могли наилучшим образом обеспечить защиту пресвитерианства. Однако дух новой эпохи становился все более светским, стремился к созданию общества, построенного не на отвержении, а на интеграции, в то время как британское правительство делалось все более корыстным, циничным и деспотичным. Таким образом, в эту эпоху обновления страну ждало немало битв.
Этим восходящим звездам церкви из-за нападок, грозивших погубить их карьеру, пришлось объединиться вокруг философа Юма и судьи Кеймса. Атеизм Юма уже стоил ему кафедры этики в Эдинбургском университете в 1745 году — хотя это не удовлетворило мстительные чувства его врагов. Кеймс не сказал и не сделал ничего предосудительного, всего-навсего изложил в своих трудах стандартную теорию шотландского Просвещения о том, что человечество на протяжении истории пережило несколько последовательных этапов развития, от охоты и собирательства к торговому обществу, при этом каждый этап сопровождался смягчением нравов и укреплением морали. То был пересказ истории, в которой не упоминалось появление Спасителя. Таким образом, ее могли счесть еретической и подвергнуть цензуре. [289]
289
I. S. Ross. Lord Kames and the Scotland of his Day(London, 1972), ch. 6; E. C. Mossner. Life of David Hume(Oxford, 1980), ch. 25.
Воинственные пресвитериане решили покончить с Юмом и Кеймсом в 1755 году. Преподобный Джон Бонар из Кокпена в Мидлотиане опубликовал брошюру, в которой обвинял их в ереси и требовал осудить на следующем заседании генеральной ассамблеи. Если бы он преуспел, Юм уже не смог бы получить в Шотландии ни одной стоящей должности, да и Кеймс был бы скомпрометирован в глазах коллег. Это был крайне серьезный и дерзкий шаг. Однако к этому времени большинство вышеупомянутых молодых священников уже имели приходы и поэтому могли участвовать в заседаниях ассамблеи. Им не нравился атеизм Юма и то, что в истории Кеймса не упоминался Бог. Однако они понимали, что фанатичные нападки на шотландских мыслителей представят церковь врагом свободной мысли и отбросят страну назад. Их единомышленник, принадлежавший к более старшему поколению, преподобный Роберт Уоллес из Грейфрайерс, спросил, не предлагает ли ассамблея преследовать «тихих заблуждающихся сочинителей» потому, что ей не удалось ничего поделать с «пьяницами, гуляками, сутенерами и неверными мужьями»; отличный вопрос. [290]
290
[J. Bonar]. An Analysis of the Moral and Religious Sentiments Contained in the Writings of Sopho [Kanes] and David Hume, Esq.(Edinburgh, 1755), especially 49; R. Wallace. Various prospects of mankind, nature and providence(London, 1761), 238.
Благодаря вмешательству молодых священников на том заседании ассамблеи формулировки обвинений Юма и Кеймса в ереси изменили так, что об этом уже не стоило и говорить. Осуждавшая их резолюция, в итоге исправленная и принятая, всего лишь указывала на опасности неверия и аморальности. «Осуждение на вечные муки отложено на год, — писал Юм Рамсею, — однако от следующей ассамблеи мне не уйти». Между тем, новую атаку 1756 года оказалось еще легче отразить, чем предыдущую. Она даже не удостоилась слушания; «дело» Юма разбирали как второстепенное в комитете ассамблеи. Во всем угадывается рука Робертсона, уже тогда проявившего себя гением манипуляции. Что до Кеймса, то он посоветовался с адвокатами, которые занялись одновременно и защитой, и нападением. Они выступили с требованиями «свободы мысли и рассуждений». Затем опубликовали памфлет, доказывающий, что, хотя Кеймс в своем труде мог и не упоминать Божественного откровения, с Иисусом он отнюдь не расходится во мнениях. Дело против Кеймса также не вошло в повестку дня ассамблеи. Несмотря на спорные идеи и «неосторожные высказывания», было решено, что никакого вреда религии он нанести не собирался. [291]
291
Letters of David Hume, ed. J. Y. T. Greig (Oxford, 1932), I, 224; Scots Magazine, 19 (Feb. 1757), 108–109.
Таков был умеренный, бюрократический образ действий, усвоенный пресвитерианской церковью в ведении дел, с тем, чтобы упрочить власть в Шотландии, решая все спорные вопросы за закрытыми дверьми. Однако иногда эта тактика не срабатывала, как, например, в 1756 году, когда Хоум показал публике драму «Дуглас». Церковь продолжала клеймить театр за прославление порока, как на сцене, так и вне ее. Конфликт казался неизбежным.
Не приходится сомневаться в правдивости заявления Хоума о том, что его пьеса преследовала высокие цели — продемонстрировать торжество благородства над презренным предательством. В этом смысле она была не лучше и не хуже других спектаклей того времени, приравнивавших пафос на сцене к сопереживанию, которое он должен был вызвать в зрителе. Большинство этих пьес ныне забыто, и постановка «Дугласа» на Эдинбургском фестивале 1986 года показала, что эта драма заслуживала той же участи, по крайней мере, с эстетической точки зрения. Быть может, Хоума мучило сомнение в том, не мог ли он написать пьесу и получше, как видно по напыщенному патриотическому обращению в прологе:
Часто этот зрительный зал выказывал сострадание Бедам чужих героев. Сегодня вечером на нашем представлении не место этим слезам, Смотрите, вот он — герой вашей родной страны. [292]В вечер премьеры автору не о чем было волноваться: партер устроил ему овацию «в восторге от того, что шотландец написал такую замечательную трагедию». В зале кричали: «И где теперь ваш Уилли Шекспир?» Возможно, вкусы зрителей XVIII века отличались от современных.
292
J. Home. Douglas, ed. G. D. Parker (Edinburgh, 1972), ll. 9—10.
Церковь с грехом пополам составила заявление по этому поводу. Даже священникам приходилось признать, что Шекспир, возможно, не окончательно плох. В этом случае тяжело объяснить, почему драматургу, мягко говоря, гораздо более благопристойному следовало полностью отказать в снисходительности, пусть он и был их собратом. Пресвитериане Эдинбурга тем не менее приказали зачитывать со всех церковных кафедр города «предупреждения и увещевания», осуждающие пьесы как противозаконные и «пагубные для интересов религии и нравственности». Опять попытка заручиться поддержкой генеральной ассамблеи не увенчалась успехом. Хоум тем не менее почел за благо отказаться от прихода в Этельстанфорде. В Лондоне его ждали дела поважнее. [293]
293
Carlyle. Autobiography, ch. 8.