Эдинбургская темница
Шрифт:
– Обвиняемая, – сказал судья, – я вынужден сообщить вам, что ваше преступление карается смертной казнью. Суровый, но мудрый закон тем самым предостерегает всех, кто окажется в вашем положении и из ложного стыда и желания скрыть свой грех не примет мер для благополучного рождения ребенка. Утаив свое положение от хозяйки, от сестры и других почтенных особ вашего пола, которые были склонны сочувствовать вам ради вашего прежнего хорошего поведения, вы, по-видимому, замышляли смерть беззащитного младенца уже тем, что ничего не предприняли для сохранения его жизни. Что сталось с ребенком – погиб ли он от вашей руки или от чужой, и есть ли доля правды в ваших малоправдоподобных
Note68
Doomster – «глашатай рока» (англ.), одна из функций палача в шотландском суде.
При появлении долговязого думстера в зловещей черной с серым одежде, обшитой серебряным галуном, все расступились с невольным ужасом, оставив для него широкий проход. Это был не кто иной, как палач; присутствующие старались избежать прикосновения к нему, а те, кому это не удалось, чистили свою оскверненную одежду. Все затаили дыхание, как это бывает перед чем-нибудь ужасным. Злодей при всей своей закоренелой жестокости, казалось, чувствовал, какое он возбуждает отвращение, и стремился поскорее уйти, подобно зловещим птицам, боящимся света и чистого воздуха.
Произнося слова приговора вслед за секретарем суда, он поспешно пробормотал, что осужденная Юфимия Динс должна быть отведена обратно в Эдинбургскую темницу и содержаться там до среды… месяца… дня, а в указанный день, между двумя и четырьмя часами пополудни, должна быть доставлена на городскую площадь для свершения над ней смертной казни через повешение. «Таков приговор», – прокаркал думстер.
С этими зловещими словами он исчез, точно адский дух, свершивший свое дело; но ужас, вызванный его появлением, еще долго не рассеивался среди присутствующих.
Осужденная – ибо теперь мы вынуждены так называть ее, – обладавшая более тонкой нервной организацией, чем ее отец и сестра, как оказалось, не уступала им в мужестве. Она выслушала приговор, не дрогнув, и только при появлении думстера закрыла глаза. Когда страшный призрак удалился, она первая нарушила молчание.
– Да простит вам Бог, милорды! – сказала она. – Не прогневайтесь на мои слова: ведь в прощении мы все нуждаемся. Вы решили дело, как вам говорила совесть, и я вас не осуждаю. Хоть я и не убила моего бедного сыночка, но, наверное, свела в могилу отца – это все сегодня видели. Поделом мне, я заслужила и людской суд и Божий – да только Бог к нам милосерднее, чем мы друг к другу.
На этом суд закончился. Толпа устремилась из зала, теснясь и толкаясь так же, как и при входе, и в этой суете позабывая недавние тяжелые впечатления. Судейские чиновники, которые взирают на людское горе с той же профессиональной невозмутимостью, с какой медики относятся к операциям, расходились по домам группами, беседуя о статуте, по которому была осуждена молодая женщина, о ценности улик и убедительности доводов защитников и позволяя себе критиковать даже самого судью.
Женщины из
– Ишь какой! – говорила миссис Хауден. – Готовься, говорит, девушка, к смерти! А ведь сам мистер Джон Кэрк – достойный человек, дай Бог ему здоровья! – и тот сказал, что надо просить о помиловании.
– Так-то оно так, – ответила девица Дамахой, с достоинством выпрямляя свою сухопарую девическую фигуру, – а все же надо бы положить конец этому бесстыдству – рожать незаконных детей! Не успеешь взять мастерицу помоложе, как сейчас же за нею целый хоровод парней – и писцы, и подмастерья, и не знаю уж, кто еще. Только девок в грех вводят и честный дом срамят. Глаза бы не глядели!
– Полно, соседка! – сказала миссис Хауден. – Сам живи и другим не мешай. И мы с вами были молоды, так что же других осуждать за эти делишки?
– То есть как не осуждать? – сказала мисс Дамахой. – Не так уж я стара, миссис Хауден, однако ж об этих делишках, как вы их называете, благодарение богу, ничего не знаю.
– Чего уж за это благодарить! – сказала миссис Хауден, тряхнув головой. – А что до вашего возраста, так, помнится, вы уж были в совершенных летах, когда собрался наш последний парламент, а это было в седьмом году, так что молоденькой вас не назовешь.
Пламдамас, сопровождавший обеих дам, тотчас увидел всю опасность этих хронологических экскурсов и, будучи по природе миролюбив, поспешил перевести разговор на прежнюю тему.
– Насчет прошения о помиловании судья не сказал всего, что ему известно, – заметил он. – У судейских уж всегда где-нибудь закавычка. Только это секрет.
– Что за секрет, что такое, сосед Пламдамас? – разом вскричали миссис Хауден и мисс Дамахой; магическое слово «секрет» оказалось щелочью, которая мгновенно остановила кислое брожение их ссоры.
– А это вам лучше объяснит мистер Сэдлтри; он-то мне и сказал, – ответил Пламдамас, указывая на Сэдлтри, который вел под руку свою плачущую жену.
На заданный ему вопрос Сэдлтри отвечал презрительно:
– Хотят, видите ли, пресечь детоубийства! Неужели англичанам, заклятым нашим врагам, как они названы в «Книге статутов» Глендука, есть дело до того, что шотландцы убивают друг друга? Да им хоть бы мы все друг друга перебили до последнего человека, omnes et singulos note 69 , как говорит мистер Кроссмайлуф. Не в этом дело, а в том, что король с королевой так разгневаны делом Портеуса, что не захотят теперь помиловать ни одного шотландца, хотя бы весь Эдинбург пришлось повесить на одной веревке!
Note69
вместе и по отдельности (лат.).
– Убирались бы тогда на свой немецкий огород, как говорит сосед Мак-Кроски, – проворчала миссис Хауден. – Нам таких королей не надо!
– Я слыхала, – вставила мисс Дамахой, – будто король Георг со злости бросил свой парик в камин, когда ему доложили о мятеже.
– А я слыхал, что он это частенько проделывает, – сказал Сэдлтри, – чуть что не по нем.
– Себя, значит, не помнит в гневе, – сказала мисс Дамахой. – Зато его парикмахеру от этого выгода.
– А королева – та чепец изорвала с досады, слыхали? – сказал Пламдамас. – А король будто бы дал пинка сэру Роберту Уолполу – зачем не справился с эдинбуржцами; только неужели король мог позволить себе такую грубость?