Единоборец
Шрифт:
– Почему нет? То, что для вас кажется большим и сложным, для меня проще, чем пошевелить пальцем. В этом разница между нами, разница, которую вы пока не чувствуете. Мы живем на разных уровнях. То, что для вас невозможно, для нас уже давно стало просто игрой. То, что вы еще не можете себе представить, уже стало для нас развлечением. Хотите, я создам еще одного такого же? Или даже большего?
– Спасибо, в другой раз, – отвечаю я.
– Неужели вы думаете, – говорит он, – что высокоразвитая цивилизация воспользовалась бы столь примитивным устройством? Какое-то жуткое растение с тысячью щупальцев? Зачем, если совсем не трудно сделать дружеский интерфейс?
– Дружеский интерфейс? – начинает понимать Клара. – Так ты и есть этот самый дружеский интерфейс?
– Конечно. Я это он самый и есть. Дружеский интерфейс, по которому ваш инопланетный гость общается с вами. Ведь для размножения на вашей планете традиционно используются существа двух разных полов: мужчина и женщина, самец и самка. И делают они это обычно по-дружески. Ты женщина, поэтому я принимаю образ дружественного мужчины. И на самом деле не имеет значения то, что ты несешь в себе мужские гены, а я женские. Все это довольно условно, – названия, всего лишь названия. Мне совершенно не нужно пожирать тебя, чтобы воспользоваться твоими генами. Это можно сделать гораздо более приятным способом, который обычен для людей. Почему бы заодно не получить удовольствие?
– Ты все-таки собираешься со мной переспать? – спрашивает она.
– Уже не собираюсь. Разве что для развлечения, а не по необходимости. Нужных генов в тебе уже нет.
ЭПИЛОГ
– Значит, ты сделаешь это с кем-то другим, – предполагает Клара.
– Тоже нет. Все эти семь дней я наблюдал за вашим миром и убедился, что вы еще не готовы. Вы еще не созрели. Если позволите мне аналогию, то вы пока на уровне подростка, чет четырнадцати, в котором уже начали кипеть гормоны, но нет еще ни ума, ни понимания жизни. Вы нечистоплотны, беспорядочны, в вас слишком много жестокости, вы слишком часто полагаетесь на силу, даже не давая себе труда немного подумать. Вы безответственны и ненадежны. Но с возрастом это пройдет. Когда-нибудь я вернусь сюда, и тогда все произойдет, как и должно произойти. Может быть, пройдет век, а может быть два, может быть, сотня тысячелетий, но это ведь совсем немного для планеты.
Закон существования мира – вечная и непрекращающаяся эволюция, то есть, движение от простого к сложному, а значит, от зла к добру, потому что добро всегда сложнее зла. Созидание сложнее разрушения.
Обидеть легче, чем воодушевить. Путь зла очевиден, путь добра – скрыт за семью печатями. Зло доступно каждому, как счет два плюс три на пальцах, а добро – лишь избранным, как вычисление интегральных уравнений комплексной степени. Добро есть отражение истины, зло – отражение невежества. Поэтому будущее нашего с вами мира принадлежит добру. И только добру. Мир движется к счастью. Это мой первый тезис, я дарю его вам. Ваш мир движется к счастью, как и любые другие миры.
– Есть и второй тезис? – спрашиваю я.
– Конечно. С другой стороны, чем больше мы узнаем, тем больше становится кольцо непознанного вокруг нас. Свет и тьма обязательно уравновешивают друг друга. Точно так же, чем больше становится в мире добра, тем больше зла ему противостоит. Поэтому добро никогда не побеждает. Кажется, что один из моих тезисов противоречит другому. На самом деле все разрешается просто: существует и другой мир, мир эволюции зла, мир невидимый нам, но приближающийся к нам с каждым столетием. Вступать с ним в бой бессмысленно – как бессмысленно электрону сражаться с позитроном. В этом столкновении они оба погибнут. Этот мир имеет такое же право на существование, как и наш. Единственное, что мы можем сделать – это не допустить пересечения и смешения этих двух миров. Этот мир пока что невидим вам. Но мы – мы уже проникаем в него, исследуем его лабиринты и закоулки и видим, что он точно так же исследует нас, внедряя сюда, к нам, своих посланцев. Поэтому мы гораздо лучше вас знаем, что такое зло, и гораздо лучше подготовлены к встрече с ним. На самом деле все зло вашей планеты – это игры ребенка, который ломает игрушки, еще не зная, что такое настоящая боль. Но придет время – и вы узнаете. Вам еще предстоит узнать настоящее зло. Тогда вы станете добрее. Увы, мой второй тезис не столь приятен.
Машина останавливается, он открывает дверцу, выходит и, прищурившись, смотрит на солнце.
– Простите меня за эту небольшую лекцию, – говорит он. – Может быть, она была слишком сложна для вас. А сейчас я ухожу. Я уже вызвал для вас такси. Прощайте. У вас очень красивое солнце.
– Нет, – говорю я.
– Что?
– Ты не можешь уйти просто так. Один раз в жизни нам выпал шанс поговорить с представителем более развитого мира. Но ты ничего нам не сказал, кроме общих фраз, и ничего не дал, кроме туманных надежд на очень дальнее будущее. Я хочу задать тебе конкретные вопросы. Очень много вопросов.
Он задумывается.
– У тебя нет на это времени? – спрашиваю я.
– У меня нет желания.
– Тогда ответь на один вопрос.
– Хорошо, – соглашается он. – Кто из вас будет его задавать?
– На один мой вопрос и на один ее вопрос. Это будет справедливо.
Он хмурится.
– А не слишком ли ты настырен, человек?
– Слишком, – отвечаю я, – но я использую свой шанс. Может быть, у меня получится.
– Хорошо, задавай свой вопрос.
– Существует ли Бог и жизнь после смерти? – спрашиваю я.
Он улыбается.
– Ты подошел слишком близко к логической мине. Ты не боишься, что с тобой случится то же самое, что случилось с твоим партнером? Это ведь знание из другой реальности, из другого мира. А что, если сейчас бешенный слон наступит на тебя?
– Я согласен рискнуть.
– Тогда слушай, – говорит он. – Если бы мы были на сто процентов уверены в существовании лучшего мира, мы бы не смогли жить в этом, воспринимая его как временное пристанище, как тюрьму, которой он, несомненно, не является. Этот мир потерял бы свое единственное разумное назначение: быть ускорителем нашего развития. Быть циклотроном, разгоняющим нас до космических скоростей. Мы бы не развивались здесь, не видя в этот необходимости, ожидая лучшего, мы бы просто тратили здесь время, и стали бы непригодны для высшего мира.
Но, если бы мы были на сто процентов уверены в том, что высший мир не существует, мы бы не стремились к нему, не пытались бы угадать его законы, и не пытались бы следовать им, будучи здесь. И в этом случае развитие остановилось бы тоже.
Поэтому единственный способ сосуществования двух миров – это неведение. Высший мир существует с вероятностью большей нуля и меньшей единицы. Именно с такой вероятностью, которая заставляет вас с первых же сознательных шагов и до последнего вздоха стремиться к лучшему и большему, с бешенной энергией и настойчивостью развивая себя и мир вокруг себя. Поэтому о существовании Бога и высшего мира я знаю ровно столько же, сколько и ты – ничего. Я ответил на твой вопрос.
– Простите его, – говорит Клара. – Не знаю, как у вас, но у нас на Земле мужчины не умеют задавать правильные вопросы. У нас это самая бестолковая часть населения.
– Разве у тебя есть лучший вопрос?
– Конечно! Вот он. Что делать нам, и что случится с нами после того, как ты покинешь нашу планету? Мы же не проживем здесь и часа, правильно?
– Не все так плохо, – говорит он. – Я уже связался с Фемидой и с другими представителями вашей элиты. Я изложил им свою точку зрения, и они согласились с ней. Я сказал, что любое наше дальнейшее сотрудничество возможно только при условии значительного уменьшения насилия и жестокости на этой планете. Я подробно объяснил, что мне не нравится здесь. Объяснил, что такое цивилизованный мир, и к чему они должны стремиться. Я сказал, что нам не нравятся ганстерские методы, процветающие на этой планете. Меня поняли. Поняли и пообещали исправиться. Я поставил свои условия, и они были приняты. Поэтому я думаю, что вам ничего не грозит. Можете идти куда хотите и делать, что хотите.