Единоборец
Шрифт:
– И мы сможем убить этого монстра?
– Скорее всего, мы опоздали. Мы должны были успеть до десяти утра. В десять часов ноль три минуты миллионы андроидов, напичканных машинными хромосомами, должны были пойти на штурм. Может быть, не миллионы, может быть, только тысячи или десятки тысяч. Но их в любом случае слишком много и мы не сможем их остановить. Точнее, не смогли.
– Откуда ты это знаешь?
Я не отвечаю ей. У меня кружится голова, и чувствую я себя так плохо, как не чувствовал никогда в жизни. Я пытаюсь подняться. Мне удается это лишь с третьей попытки. Мои ноги и руки тонкие, как у старого паралитика, и работают немногим лучше. Я делаю несколько шагов и подхожу к краю шоссе. В Крыму даже зимой можно найти зеленую траву. Я вырываю пучки травы и жадно жую их вместе с корнями и с землей. Организм, восстановленный батареей, находится на грани полного истощения. Я падаю на землю и продолжаю есть траву. Еще минут десять я не могу себя контролировать. Потом мне становится лучше. Я встаю и отряхиваюсь.
– Извините.
– Ничего, ничего, все в порядке, – говорит Дима.
– Ничего не в порядке. Я безоружен.
– Как так? – удивляется Клара. – Мы ведь подсоединили к тебе твои же старые конечности. Оружие должно работать!
– Батарея восстанавливает лишь биологические ткани. Она не может соединить разрезанные провода или шарниры. Я больше не могу сделать ни одного выстрела. Я беспомощен, как младенец.
– А твое тело? Тело единоборца?
– Это всего лишь тело. Я смогу справиться с человеком, с двумя людьми или с десятью. Но я беспомощен перед хорошей машиной. Мы хотим убить чудовище. Но я не знаю, как это убить чудовище. Мне нечем его убивать. Разве что душить голыми руками.
– У меня есть пистолет и два парализатора, – сообщает Дима. Имеется еще винтовка, которая стреляет усыпляющими капсулами. Это подойдет?
– Сейчас все подойдет. Но для начала мне нужно поесть. Я хочу съесть что-нибудь существенное.
У меня снова начинает кружиться голова от голода. Травы оказалось недостаточно. В ней слишком мало питательных веществ, да и не все есть. В ней практически нет белков, а белки нужны для того, чтобы вновь отрасли мои мышцы.
– Ты не сможешь подзарядиться от моего аккумулятора? – спрашивает Дима. – У меня в машине?
– Нет. Раньше смог бы. Но сейчас ведь перерезаны все провода, идущие на внешние контакты. Я не могу использовать электричество. Батарея восстановила организм, но теперь это обычный человеческий организм. Мне нужна обыкновенная человеческая пища.
– Есть пара бутербродов с ветчиной.
– «Ветчина» – это ветхое мясо?
– Что-то вроде того. Но в нем сохранились белки.
– Давай.
Я съедаю оба бутерброда вместе с той промасленной бумагой, в которую они были завернуты. Это капля в море. Но все же ноги уже держат меня значительно крепче. Впервые я ощущаю настоящий вкус мяса. Я пожираю мясо захлебываясь, проталкиваю куски в себя, не успевая жевать. Это очень вкусно. Это вкуснее всего на свете, даже вкуснее хорошо приготовленных сосновых опилок в подсолнечном масле. И хлеб – просто хлеб. Никогда не думал, что хлеб может быть таким вкусным.
– Ну, ты и ешь, – замечает Клара. – Помнится, кто-то говорил, что не употребляет мясо.
– Там, внизу, за поворотом есть ларек, – говорит Дима. – Там можно что-нибудь купить.
Он смотрит на меня с пониманием.
Мы садимся в машину и двигаем к ларьку. Это автоматическая торговая точка, продающая разнообразную снедь, упакованную в блестящие обертки. Я с удовольствием глотаю всякие сладости и солености, орешки двадцати сортов, сушеные экзотические фрукты и соломку из мидий, осьминогов, акульих плавников и морских слизней. На вкус это приятно, но почти не отличается одно от другого. Подозреваю, что все это изготавливается поблизости, из переработанных морских водорослей. Но, тем не менее, мне нравится сам процесс жевания и то, как пища проходит сквозь тело. Я ощущаю, как она булькает, проваливаясь все ниже. Очевидно, батарея отрастила мне стандартную биологическую систему пищеварения, состоящую из кишок, желудка и других приятных мелочей. Действительно, в этом есть свои плюсы. Минут через двадцать я, наконец, чувствую сытость. Батарея продолжает работать с полной нагрузкой. Она продолжает перестраивать мой организм. Время от времени меня начинает тошнить, кружится голова, что-то скачет перед глазами, по спине пробегают быстрые болевые разряды. И с каждой минутой тело становится крепче.
Буквально в двух шагах от ларька, в придорожной сточной канаве я замечаю лежащую женщину.
Женщина лежит лицом вниз. Ее тело кажется мне знакомым.
– Не подходи! – говорит Клара.
Но я уже подошел. Я переворачиваю тело, уже остывшее, но еще не окоченевшее, и вижу знакомое лицо. Это Клара. Точнее говоря, ее двойник. Ее механическая копия. Мертвый сперматозоид в облике человека. Но почему она здесь?
– Ты видишь? – спрашиваю я.
– Что это значит?
– Я не знаю, что это значит. Скорее всего, она двигалась по тому же самому маршруту, что и мы сейчас. И она не смогла дойти.
Я оттаскиваю тело и прячу его в кустах. На всякий случай. Затем мы садимся в машину и едем вниз по дороге. Минут через пятнадцать я вижу море. Дорога продолжает спускаться, море приближается, оставаясь по левую руку. Полицай Дима сидит за рулем.
– Смотрите! – вдруг говорит он и останавливает машину.
На дороге лежат еще два тела. Они одеты одинаково и лежат в одинаковых позах. Еще две Клары, еще два мертвых двойника. Мы снова оттаскиваем их в сторону и продолжаем путь.
– Я уверена, что это были не последние, – говорит Клара. – Как ты думаешь, сколько их?
– Тысячи. Или миллионы, – отвечаю я. – Это не люди. Это всего лишь сперматозоиды, которые не смогли добраться до яйцеклетки. Поэтому они умерли.
– Они выглядят очень похоже на людей.
– Тем не менее. Их кожа – ее можно отличить на ощупь. Хочешь попробовать?
Но Клара не хочет.
По обе стороны от нас – мертвые каменные поселки, построенные в Бог знает каком веке, но оставленные недавно, каких-нибудь пятьдесят или семьдесят лет назад, когда было окончательно покончено с сельским хозяйством и люди стали активно переселяться в города. Сейчас продукты не выращивают, а синтезируют, придавая им любой вкус, структуру и консистенцию. Небольшие фермы, производящие натуральные продукты, еще существуют под землей, но их продукция в десятки раз дороже, чем обыкновенные продукты биосинтеза. То мясо, которое я ел, наверняка не натуральное, но от натурального не отличается ничем.
Мы переезжаем разрушенную линию железной дороги (вывороченные шпалы, изржавевшие рельсы, здание станции, от которого остались только три стены) и въезжаем в пустой город, которому почти три тысячи лет. Здесь дома еще хорошо сохранились, большинство из них пригодны для жилья. Возможно, что здесь еще кто-нибудь живет, но на улицах нет ни одного человека. Людям здесь просто нечего делать. На некоторых магазинах еще сохранились вывески; стекла в основном разбиты. На дороге – довольно приличный слой морского песка, очевидно принесенного сюда ветром. Поближе к тротуару песок весь порос травой. Самого тротуара уже практически не существует: он взломан многими выросшими на нем деревьями. Большинство больших деревьев спилены, остались лишь невысокие пеньки. В городе мертвых тел гораздо больше, и нам приходится то и дело останавливаться, чтобы оттащить их в сторону. Но здесь большинство тел уже обгрызены – то ли собаками, то ли другими хищниками. Хищники в основном съедали лицо и живот, поэтому тела выглядят жутко. Мы выезжаем на приморский бульвар. Точнее говоря на то, что когда-то было приморским бульваром. На море небольшое волнение, ровные валы катят на пустой пляж. Вдалеке, метрах в пятисот от берега, высятся здания гостиниц и пансионатов, построенные (точнее, выращенные) из прозрачной голубоватой кремниеорганики – кератита. На воздухе кератит кажется мутным, но под водой становится совершенно прозрачным. Поэтому дома отдыха сейчас строят на порядочном отдалении от берега. Они вырастают прямо из морского дна. Там есть все, включая искусственные кератитовые пляжи и искусственное дно с изменяемой глубиной и конфигурацией. Специальные наркотические добавки к воде привлекают множество дельфинов и крупных декоративных рыб, специально выведенных для развлечения отдыхающих. Неизвестно, впрочем, настоящие они, или являются просто технической имитацией. Подогрев морской воды позволяет купаться даже зимой, а специальные зеркала и накопители дают вдоволь солнечного света. Поэтому эти отели никогда не пустуют, они заполнены круглый год.
Мы едем по бульвару до самых гор, южные склоны которых выложены блестящей черепицей солнечных батарей. По узкой дороге поднимаемся на перевал. Там стоит маяк, слишком декоративный, чтобы быть настоящим, а за ним открывается широкое зеркало водной глади.
– Это должно быть там, – говорит Клара. – Вон тот мыс.
Мыс, о котором она говорит, выглядит зеркальным – весь, кроме довольно крупной свежей ямы на его конце. Яма напоминает кратер. С такого расстояния трудно оценить его размеры, а мои измерительные инструменты не работают. Он небольшой. Метров пятнадцать в диаметре.