Единоборец
Шрифт:
– Это всего лишь огоньки, – говорю я, почти шепчу.
– Я их боюсь, – отвечает Клара.
– Скорее всего, они образуют какое-то поле, прямо воздействующее на биотоки мозга. Поэтому нас становится не по себе. Наш мозг ведь тоже работает на электричестве. Они просто хотят, чтобы ты испугалась. Не поддавайся им. Это просто наваждение. Никакой серьезной опасности.
Но я не прав. Голубой огнь вдруг бросается в мою сторону и разбивается о лобовое стекло, растекаясь по нему лужей сиреневого света. Свечение продолжает пульсировать. Я жду, что будет дальше. В принципе стекло вездехода должно быть достаточно прочным.
Стекло мутнеет, затем покрывается сеточкой мелких трещин. Затем распадается на тысячи осколков, разлетающихся во все стороны. Еще несколько огней атакуют вездеход со всех сторон, а новые приближаются из-за стволов. Огни ударяются о стекла и металл, и растекаются по поверхности машины. Я слышу треск и скрежет. Кажется, они сминают нашу машину так, будто бы она сделана из листка бумаги. Вездеход останавливается. Я смотрю на табло виртуальной карты: до края леса два километра по дороге или километр, если идти напрямую. Мы не дошли совсем немного.
Один из огоньков влетает в салон. Сейчас он парит в полуметре от моих глаз. Кажется, что он рассматривает меня. Если это механический хищник, то внутренности вездехода придутся ему по вкусу гораздо больше, чем мои. Возможно, в этом наше спасение. Я медленным движением открываю дверь и выскальзываю из машины. Огонек перемещается вслед за мной, оставаясь перед моим лицом.
– Клара, выходи с другой стороны, – тихо говорю я, стараясь не шевелить губами. Эта тварь явно реагирует на движение. Неизвестно, какое движение может вызвать ее агрессию. При встрече с незнакомым опасным объектом нужно вести себя так, как при встрече с большой и злой собакой: ни в коем случае не бежать, не показывать своего страха, не кричать и не делать резких движений.
Клара выходит, и еще несколько желтых огней повисают около нее. Она продолжает отходить от машины. Я делаю то же самое. Кажется, их и впрямь интересует машина, хотя нас они тоже не собираются отпускать: как только я делаю шаг в сторону, один или несколько огней преграждают мне путь. Тем не менее, мы постепенно отодвигаемся, отходим со скоростью двух больших улиток.
Хищники пожирают машину. Они растекаются по ней, смешиваются друг с другом, образуя мерцание немыслимых цветов: цвета не растворяются один в другом, а создают интерференционные полосы и кольца. Это выглядит очень красиво и очень странно для непривычного глаза. Очевидно, что огни светят когерентным свечением, это что-то вроде лазерного луча, размазанного по всем направлениям. Машина постепенно исчезает. Кажется, они съедают все, и металл, и стекло, и пластик. Через пару минут машина превращается в небольшую кучу объедков, по которой ползают разноцветные полосы световых слизней. За это время нам удается отодвинуться метров на пять или шесть. Наконец, огни, которые все это время были рядом с нами, устремляются к остаткам машины, чтобы принять участие в общем пиршестве. Я думаю, что сейчас пожирается центральная электронная система вездехода, его кремниевый мозг, а это должно быть самым вкусным лакомством. Как бы то ни было, но нас оставляют в покое. Мы отходим еще метров на десять, а потом бросаемся бежать. Я заставляю Клару свернуть с дороги в лес: путь через лес вдвое короче. По дороге давно никто не ездил, и глубина снега здесь – сантиметров пятнадцать. В принципе, под деревьями снега не больше. Бежать очень неудобно, потому что при каждом шаге приходится вытаскивать ноги из снега и ломать довольно крепкий наст.
Я останавливаюсь и жду отставшую Клару.
– Я не могу так бежать, – говорит она. – У меня сердце лопнет.
– Цепляйся мне на спину!
– Тебе будет тяжело.
– Мне не бывает тяжело. Скорее!
– Ты же можешь летать.
– Я не могу летать с тобой на руках, – отвечаю я, – не хватит мощности генератора.
– Тогда улетай сам.
– Большей глупости я в жизни не слышал.
Она обхватывает мою шею руками и повисает на ней. Я срываюсь с места. Для того, чтобы прикончить машину, хищникам придется потратить еще минуты две, не больше. Я доберусь до опушки за четыре минуты. Будем надеяться, что они не станут гнаться за нами или хотя бы ненадолго потеряют наш след.
Некоторое время я бегу спокойно, вокруг нет никого и ничего, кроме черных стволов. Никаких звуков, кроме оглушительного хруста снега и громкого ритмичного дыхания. Но вскоре появляется первый светлячок. Возможно, он из другой компании. Те были размером с крупное яблоко, этот явно меньше, но ярче. Но разбираться некогда. Я делаю прицельный выстрел, и он разлетается фейерверком оранжевых искр. Один голубчик готов. Ждем появления следующих.
Следующие появляются сразу со всех сторон, слетается целый рой. Я стреляю и сбиваю нескольких. Возможно, у них есть инстинкт самосохранения, как и у всяких мало-мальски приличных бестий. Тогда они подумают, прежде чем напасть. Для меня важно выиграть время. Мы уже на самом краю леса. Один из огней делает быстрый рывок в сторону и растягивается в тонкую огненную линию длиной несколько метров. Он движется очень быстро, настолько быстро, что даже моей реакции не хватит, чтобы от него увернуться, особенно с ношей на спине. Я останавливаюсь. Огненная линия бросается вперед и делает несколько петель. Две старые ели падают, будто срезанные ножом. Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону. Путь к опушке загражден упавшими стволами. Один из обрубков торчит прямо передо мной. Срез неровный, но очень гладкий, как будто отполированный. Эта штука прошла сквозь дерево так же легко, как сквозь воздух. Разрезала стволы легче, чем ножницы режут бумагу. То же самое она может проделать и с нашими телами.
Я ставлю Клару на снег рядом с собой. Она дрожит и старается спрятать голову, сжимается в комок. Я тоже отчетливо ощущаю это напряженное эмоциональное поле, поле страха, фантастического ужаса не сравнимого ни с чем, что я ощущал в жизни раньше. Не могу сказать, что этот ужас уж очень силен, просто он слишком необычен, его даже не с чем сравнить. В моем опыте нет такого. Наверняка эти твари воздействуют прямо на мозг. Они постепенно приближаются. Но не спешат. Совсем не спешат, возможно, боятся.
– Клара, – говорю я.
Она молчит.
– Все произошло так быстро, что я не успел тебе ничего рассказать.
Она поднимает голову и смотрит на меня с удивлением.
– Мне подсунули твоего двойника. Другую Клару, которая была точной копией тебя. Вначале я поверил, что она – это ты. Но вскоре я понял, что она не живая. Ты живая и настоящая, она была всего лишь машиной, настолько совершенной машиной, что ее тело не отличалось от человеческого. У нее было твое тело, но не было твоей души.
– Зачем ты говоришь об этом сейчас? – спрашивает она. – Потому что мы сейчас умрем?
– Чепуха. Мы не умрем. Раз мне подсунули эту заводную куклу, значит, у меня был шанс довести ее до места. Был! И я бы ее довел, несмотря на всех тех, кто сидит на моем пути и ждет меня. Значит, и мы с тобой дойдем. Нас ждет многое, что пострашнее этих мелких лесных букашек. И со всем этим мы сможем справиться. Фемида должна была это предусмотреть. Ты должна была об этом знать!
– Я не знаю, – говорит Клара. – Я знаю лишь, что в тебя слишком много вложено, много такого, что даже я не понимаю.
– И ты не знаешь, как это включается? Подскажи мне!
– Нет, – отвечает она, – я не знаю. Конечно, я этого не знаю.
В этот момент светящаяся линия бросается прямо на нас. Я стреляю, и она разделяется надвое. Два обрубка, быстро вращаясь, разлетаются в разные стороны. На меня валится настоящий дождь еловых щепок, несколько крупных ветвей и много мелких. Ствол еще одной небольшой ели перерублен в нескольких местах, дерево валится прямо мне на голову. Вслед за этим сыплется снег, сбитый с веток. И наступает тишина. Огоньки кружат в отдалении, затем исчезают в черноте леса. Несколько минут мы молчим. Тишина сгущается до такой плотности, что становится невыносима.