Единоборец
Шрифт:
– Спрашивай.
– Я проиграла, как ты понимаешь. Как ты смог меня победить? У тебя не было шансов. Фемида все просчитала. Ты был зависим от меня и полностью подчинен моей воле. Я могла приказать тебе все, что угодно. Всякое сопротивление было исключено. И вот я лежу здесь, здесь с тобой, голая, занимаюсь любовью на этом диване, который был предназначен совсем для других целей, ты даже не представляешь, для чего. Я сейчас согласна идти за тобой куда хочешь и делать все, что ты попросишь. Как это могло случиться? Как из раба ты превратился в хозяина? Это ведь не просто потому, что я в тебя влюбилась и потеряла голову. Как ты этого добился?
– Ну, это сложно рассказать.
– А ты попробуй. Ты делал и более сложные вещи.
– Хорошо, – говорю я. – Тогда слушай. Вначале я еще не знал, что мне делать. То есть, я ни на минуту не сомневался, что у меня есть возможность победить, просто пока не видел такой возможности. Но если ты не видишь вещи, это не значит, что она не существует. Этому меня научили еще в детстве. Возможность победить есть всегда. Потому что победа создается не мышцами и не оружием, победа рождается в нашем мозгу – а это такая вещь, которая принадлежат нам и только нам.
Я понял, что нужно делать, тогда, когда увидел, что ты читаешь Хлебникова. Его «Журавль» – это на самом деле жуткое пророчество о победе машины над человеком. Об уничтожении человека машиной. Пророчество, сделанное за сто лет до появления компьютера. Никто не мог правильно оценить эту маленькую поэму в свое время, а потом о ней просто забыли. О ней мало кто помнит и до сих пор. Когда я увидел, что ты читаешь именно это, я все понял. Это был толчок, это был знак, это было чудо. Чудо – это единственная вещь, доступная нам и недоступная машинам. Для чуда нужна любовь, вера и немного невежества. Машины не имеют ни одного, ни второго, ни третьего.
Итак, ты читала Хлебникова, стихи, которые говорят о том, как машины убьют людей. Но эти стихи были написаны человеком, гениальным человеком – и с человеческой точки зрения. Читая их, ты делала первый шаг к тому, чтобы перейти на мою сторону. Первый шаг – самый трудный, но ты сделала его незаметно для себя. Все, что мне оставалось, – это заставить тебя сделать остальные шаги. Я сразу же начал расшатывать твое тупое самодовольство, которого, поверь мне, было достаточно. Ты была просто отвратительна поначалу. Но, когда ты стала недовольна собой, в тебе проснулась потребность думать, потребность понять, что же происходит вокруг тебя. И ты думала, и ты продолжала читать книги, написанные людьми. Это было просто замечательно. Люди ведь пишут книги всегда об одном и том же – о любви. Ты проглатывала эти книги десятками и училась любить. Училась любить людей.
Но научиться любить по книгам невозможно. Чтобы полюбить, нужно действовать. И я заставлял тебя действовать так, чтобы с каждым разом ты все сильнее чувствовала себя человеком, и все меньше – машиной. Ты говорила с людьми, ты узнавала их, ты помогала им. Чем больше ты помогала им, тем больше ты их любила. Ты проиграла свое адское дело уже тогда, когда согласилась поговорить с детьми, а потом оформила на них документы. А после этого были другие люди, новые и новые. Наконец, настал момент, когда ты полностью перешла на нашу сторону и возненавидела своих прежних хозяев. Этот момент настал незаметно, поэтому ты даже не поняла, что случилось. Ты просто соскользнула от них к нам. Так дети скатываются с матрасика во сне – и продолжают спать.
– Ты сказал, что я была тогда отвратительна и самоуверенна? – спрашивает она. – А какой же я стала теперь?
– Легкомысленной и самоуверенной. Но это скоро пройдет.
10
Вскоре она находит какие-то органические брикеты, годящиеся в пищу. Она называет это сыром и сообщает, что он делается из молока настоящих живых коров. Я верю ей на слово, но пробовать не хочу. Она съедает все, а потом собирается удалиться в туалет. Она выглядит довольной, как хорошо покушавший щенок.
– Здесь есть какой-нибудь транспорт? – спрашиваю я.
Она оборачивается.
– Ты собираешься уезжать?
– Чем скорее, тем лучше.
– Ты серьезно?
– Вполне. Я ведь вернулся, чтобы взять тебя с собой.
– А я думала, что ты вернулся, потому что хотел меня спасти.
Она уходит и хлопает дверью. И сразу же из-за двери доносится громкий визг. Клара выскакивает, как ошпаренная и бросается ко мне. Но я не вижу ничего столь ужасного, что могло бы вызвать такой крик. Никто не преследует ее.
– Чего ты испугалась? – спрашиваю я.
– Там черви!
– Черви? Среди зимы?
– Не иди туда! Это опасно, ты же не знаешь, что это такое!.
Я отстраняю ее и осторожно иду вперед. На кафельном полу извивается десяток небольших червей, отсвечивающих необычным металлическим и в то же время матовым блеском. Я беру одного пальцами, и он явно старается прокусить мою кожу. Я наблюдаю за его стараниями, а затем слегка придавливаю пальцами. Он растекается как капля, оставляя на коже пахнущий, и как будто жирный, след. Он скорее жидкий, чем твердый. Пока я вожусь с одним, остальные ползут в мою сторону. Это явно не био-объекты, это представители техно-жизни.
Взяв одного на ладонь, я подхожу к Кларе. Она в ужасе отстраняется.
– Ты понимаешь, что это такое?
– Нет.
– Раньше такие появлялись в доме?
– Никогда не видела.
– Тогда почему ты так испугалась?
– Я не знаю. Это был рефлекс. И – и они как будто хотели броситься на меня. Мне так показалось. Ты думаешь, что это опасно?
– Очень опасно. Чем раньше мы уйдем отсюда, тем лучше, – повторяю я.
– В гараже остался вездеход, – говорит она. – Отсюда через лес идет всего одна дорога, но я бы не стала ехать по ней ночью.
– Почему?
– Ты что, не знаешь, что ночью в лесу опасно?
– Первый раз слышу.
– Это потому, что ты всегда жил в городе. Ты не понимаешь, что такое лес ночью. Вы, городские люди, живете как жуки, запертые в спичечном коробке. Вы не представляете, что на самом деле происходит на планете.
– А вы, деревенские?
– Мы не деревенские. Мы родились всего неделю назад. Но родились уже с готовой памятью обо всем, что касается задания. Поэтому я и не хочу ехать ночью через лес.