Единоборец
Шрифт:
Но в этот момент снова просыпаются военные. Теперь они уже ни о чем не предупреждают. Первая ракета взрывается впереди по курсу, вторая сбоку, сильно промахнувшись. Похоже, что это не система автоматического наведения. Стреляют какие-нибудь курсанты, дико скучающие на очередном бесцельном дежурстве. Я проверяю передатчик, так и есть, он не работает. Сейчас машина совсем потеряла скорость, вся энергия роторов направлена на то, чтобы удержать ее в полете. Справа появляется военный самолет. Это мелкий пикировщик, по прозвищу «зубочистка». Такие сотнями торчат на каждой воздушной базе. Торчат, потому что в зубочистках кабина находится снизу, и взлетать,
Самолет пристраивается сбоку, на расстоянии всего нескольких метров от меня. Я вижу, как выдвигаются его пулеметы. Летчик совсем пацан с прыщавым лицом, он улыбается и показывает мне палец. Из тех, что всю жизнь проиграли в компьютерные убивалки и иногда не отличают жизнь от игры. Когда дело касается военных, Фемида не вмешивается. Здесь не ее территория. Военные запросто могут послать Фемиду куда подальше, и она ничего не сможет сделать. Военные – это современная каста жрецов, которые служат и совершают жертвоприношения некоторому условному богу безопасности.
Курсант машет мне ручкой и тянет палец к гашетке. За секунду до выстрела я выпрыгиваю из машины и бросаюсь вниз. Машина загорается, но продолжает полет. Я слышу еще одну очередь и за ней взрыв.
Ветер свистит в ушах. Я падаю отвесно, не включая систему полета. Я хочу побыстрее оказаться вдали от самолета. Это не помогает. Зубочистка опять оказывается рядом со мной, она без труда движется в любом направлении. Для того, чтобы падать, ей достаточно просто сложить перепончатые, как у стрекозы, крылья. Ну что же, ты сам этого хотел, парень. До того, как он успевает навести свои пулеметы, я выстреливаю четыре крюка и вцепляюсь ему в корпус. Корпус вздрагивает: прошел сигнал о повреждении поверхности. Пикировщики имеют мягкие бионические корпуса, не рассчитанные на большие скорости – они берут маневренностью. Зубочистка делает несколько петель, но оторваться не может. Мои крюки это не просто куски метала, они изготавливались по лучшим современным технологиям. Довольно быстро я перебираюсь на брюхо, поближе к кабине, и начинаю ее вскрывать. Стекло, само собой, пуленепробиваемое, но замки всегда можно открыть снаружи, если знать код. Я сканирую замок и получаю всего десяток возможных вариантов. Отлично. Коды этих кастрюль никогда не отличались сложностью. Еще минута – и я внутри.
Кресло пилота прямо надо мной. Во время полета пилот жестко пристегнут и самостоятельно отстегнуться не может. Сейчас я оказываюсь сзади него, вне предела досягаемости. Он матерится во всю и размахивает пистолетом. Я аккуратно закрываю за собой аварийный люк, и он защелкивается с мелодичным звуком. Теперь можно и поговорить. Но для начала я отбираю пистолет.
– Картина Репина «Не ждали», – говорю я.
Не уверен, что у Репина есть такая картина, и не уверен, что этот прыщавый птенец знает, кто такой Репин, но я слишком возбужден, чтобы думать о своих словах.
– Я убит, – отвечает он.
– Что?
– Я уничтожен условным противником. Признаю свое поражение.
Я от души бью его в челюсть, и его пухлое личико повисает, как сломанный цветок. Нарцисс ты наш недоношенный. Я надеюсь, что он запомнит этот момент, и в следующий раз будет думать, прежде чем палить. Возможно, это спасет еще не одну жизнь.
– Корунд-513,
– Слышу вас хорошо, – отвечаю я, – Условный противник уничтожен.
– Ты уже оторвал ему яйца, сынок? – вопрошает голос.
– Оторвал вместе с потрохами. Через пять минут возвращаюсь на базу. Конец связи.
Меня резко бросает на стену кабины: машина автоматически выходит из пике, потому что падение слишком затянулось. Я сползаю на прозрачный пол. Перегрузка приличная. Именно поэтому пилот не может отстегнуться от противоперегрузочного кресла. Сейчас зубочистка сама повернет на базу, если только не получит другую команду. Я кладу ладонь на панель управления, как делала Клара во время аварии в метро. Блок прямой связи должен сработать. На экране появляются два абзаца текста, написанные на незнакомом мне языка. Может быть, это язык страны-производителя этой системы. В конце текста вопрос и несколько вариантов выбора. Я приказываю «да», и строчки гаснут.
В моем мозгу разворачивается объемная многомерная схема, лист за листом, срез за срезом, блок за блоком, информация расползается во все стороны, заполняя все пространство – так делится бактерия под микроскопом, выстраивая из единой клетки целый мир, кишащий жизнью. Вначале я еще понимаю значение схем и символов, но уже через несколько секунд они становятся столь сложны, что мне остается лишь следить за тем, как катится, ускоряясь, информационная лавина. Кажется, это никогда не закончится. «Хватит!» – приказываю я и схема замирает стоп-кадром. Легкий всплеск моей воли, легкий и быстрый, как движение лап водомерки, – и машина, встряхнувшись, начинает скользить в нужном мне направлении. Я управляю ей так же просто как собственной рукой или собственным голосом.
Пилот открывает глаза и смотрит на меня с откровенным ужасом.
– Мальчик уже проснулся? – спрашиваю я.
– Роботы не должны были участвовать в учениях, – заявляет он. Я подам протест в электронном виде.
Он может говорить, это значит, что я не сломал ему челюсть. И то хорошо.
– Я не робот. Я ангел мести, спустившийся с небес. Мой девиз: «не убий, да не убитым будешь». Сейчас готовься к самому страшному наказанию. Молись, если умеешь.
– Применение галлюциногенного поля в мирное время запрещено статьей двести восемь тысяч сто четвертой сводного военного кодекса, – отвечает он. – Я приобщу это заявление к протесту.
– В таком случае помолчи. Ты мне надоел.
Но он не замолкает.
– Я приказываю вам вернуться. Машина сможет сесть только на базе.
Только приказов мне и не хватало. Но теперь я просто не обращаю на него внимания. Подо мной уже лес. Тот самый лес, куда я направил машину. В ста метрах от цели я зависаю, расправляю крылья и бросаю машину на верхушки елей. Она ложится мягко, как на ковер. Путешествие окончено. Моторы с тихим визгом затихают.
– Вы убили ее, – шепотом говорит пилот, – теперь она не сможет взлететь.
– Послушай, братишка, – говорю я, – бросай ты это дело и иди домой, к маме. Она тебя заждалась. Воевать – не мужское дело. Это не занятие для настоящих мужчин. Я знаю, что в твоих генах три миллиарда мегатонн наследственной памяти о битвах и драках, которые вели твои предки. Все, до динозавров, и с ними включительно. Потому тебе и хочется воевать. Но поверь мне, время битв прошло. Людей осталось слишком мало, чтобы позволить им убивать друг друга.
– Мало? – удивляется он. – И это можно назвать мало?