Единоборец
Шрифт:
8
Первым делом я пытаюсь связаться с Фемидой. Бесполезно. Она не собирается со мной разговаривать. Все комнаты второго этажа пусты. В подвале я нахожу несколько не активированных роботов хозяйственного назначения. Они слишком примитивны, чтобы сообщить мне что-нибудь. Во всех комнатах, куда я вошел, беспорядок и следы борьбы. В большом холле второго этажа стулья перевернуты, на полу разбитый цветочный горшок. На стене – следы пуль: десяток отверстий в виде широкого полукруга. Здесь выпустили целую очередь. В каминной трубе я нахожу тело старухи со сломанной шеей. Тело торчит ногами кверху. Это просто совпадение: мертвое тело, втиснутое в каминную трубу, описывал еще Эдгар По, в своей новелле, которая стала классикой жанра, – но вряд ли устрицы читали книги. Даже их вожак для этого слишком глуп. Просто тело засунули в первое попавшееся удобное место. Старуха может быть кем угодно, вполне возможно, что это кто-то из обслуги. Я давно догадывался, что, кроме нас с Кларой, в этом доме могут быть другие люди.
Я осматриваю старуху, и убеждаюсь, что жизнь еще не совсем покинула это тело. Сердце не бьется, и легкие не работают, но зрачки реагируют на свет. Это означает, что мозг пока жив. Ее шея сломанная срослась почти под прямым углом: когда повреждение оказалось опасным для жизни, батарея включилась автоматически, склеила спинной мозг и края позвонков. Склеила ли? Я кладу старуху на пол и проверяю рефлексы. Возможно, что спинной мозг все-таки срастить не удалось: жива только голова, остальное – безжизненная плоть. На вид старухе – лет девяносто. Она даже пытается мне что-то сказать, но движения губ слишком неуверенны, чтобы произнести хоть слово. Одна человеческая жизнь уже есть на моей совести. Есть и останется навсегда. Неужели это вторая?
Для начала я проверяю ее батарею. Она точно такая же, как и у меня. Очень большая и практически полная. Дата установки активации – всего несколько дней назад. Это уже подозрительно. С чего ради старуха, которая одной ногой стоит в могиле, будет устанавливать себе подобную батарею? Значит, я нашел то, что искал.
– Клара? – спрашиваю я.
Она шевелит губами. Похоже, что она пытается сказать слово «да». Но для начала нужно соединить спинной мозг. Времени на церемонии у меня нет. Я резко ударяю по шее сзади и слышу отчетливый треск. Порядок, шея сломана опять. Делаю большой крестообразный разрез сзади, отворачиваю четыре лоскута кожи, чтобы обнажить мышцы. Потом срезаю их, так, чтобы открылись кости. Пятый и шестой шейные позвонки раздроблены, осколки костей торчат во все стороны, спинные отростки вдавлены внутрь спиномозгового канала. Конечно, при таких условиях мозг не срастется. Ему просто негде поместиться. Сквозь канал, впрочем проросло несколько десятков тонких волокон, каждое толщиной с рыболовную лесу. Скорее всего, это нервы, контролирующие некоторые особо важные органы, хотя точно сказать невозможно.
Я отделяю осколки костей. Некоторые плотно приросли, приходится выдирать их просто «с мясом». Остальные отламываются или отпиливаются. Сейчас голова практически отделена от тела и держится лишь на трапециевидных мышцах, на мышцах стерноидальных и стерноклейдомастоидальных, плюс, разумеется, гортань, глотка и крупные артерии, которые я предусмотрительно не трогаю. Я же не хочу, чтобы из ее тела вытекла вся кровь. Теперь захватываю пальцами обрывок спинного мозга, торчащий сверху, и слегка подтягиваю. Его можно вытянуть на несколько миллиметров. Затем соединяю разорванные концы. Через минуту они срастаются. Теперь батарея может воздействовать сразу на весь организм. Девяносто процентов ее импульсов проходят сквозь клетки спинного мозга, поэтому до сих пор воздействие батареи на организм было минимальным. Руки женщины начинают шевелиться, но голова все еще отделена от тела. Мне остается восстановить позвоночник, а это не так быстро и требует аккуратности. Минут пять у меня на это уйдет. Она издает тихий стон.
– Клара, это ты? – спрашиваю я.
– Что ты со мной сделал? – она говорит очень тихо, но отчетливо.
– Я снова тебе спас.
– Мне очень больно. И кружится голова. Что у меня перед глазами?
– У тебя перед глазами поверхность стола, – говорю я. – Все в порядке. Не волнуйся. Ни в коем случае не пытайся повернуть голову, ты можешь разорвать спинной мозг. Я пытаюсь собрать куски твоих шейных позвонков.
– Это называется, все в порядке?
– Ерунда. Я поставлю тебя на ноги.
– Нет. Не поставишь. Мое время истекло.
– Еще больше шестнадцати часов.
– Мое тело уже начало стариться и умирать. Ты разве не видишь, как я выгляжу? Сколько мне лет? Пятьдесят? Шестьдесят?
– Около того, – уклончиво говорю я. Пока ей лучше не знать правды.
– Это необратимо. Оно меня убивает. Скоро мне будет семьдесят и восемьдесят, а потом я умру, и никакая батарея меня не спасет. Оно сидит во мне!
– Где оно?
– Везде. Оно распределено равномерно по всему телу. От него нельзя избавиться. Оно везде!
Ну, это мы еще посмотрим. Тело Клары всегда казалось мне чуть более тяжелым, чем должно быть. Даже сейчас, когда я поднимаю ее руку, я уверен, что она слишком тяжелая. В этом теле есть нечто лишнее. Именно то, что его убивает сейчас. Чуждый генетический материал. Дополнительные тринадцать процентов механической плоти. Где же они, эти проценты? Сейчас от тела остались лишь кожа да кости, если не считать высохших тяжей мышц. Не думаю, чтобы Фемида поместила свой носитель информации в мышцах или коже. Остаются кости, а они, как известно, пустотелые. Можно было бы ампутировать конечности, но дело ведь не только в костях конечностей. Огромное количество мелких пустот остается в костях черепа. Немало их и в позвоночнике. Как бы я ни старался, удалить все кости тела я не смогу. Кроме того, я не уверен, что скопления чуждых генов именно в костях. Это вероятно, но не обязательно. Остается лишь один выход. Но для начала поставим голову на место.
Я наконец-то склеиваю позвонки, и Кларе сразу становится лучше. Теперь она смогла бы самостоятельно встать, но я пока не разрешаю.
– Сейчас я вытащу ЭТО из тебя, – говорю я. – Вытащу, и ты снова будешь здорова.
– Это невозможно вытащить.
– Я все же попробую. Я знаю, как это можно сделать.
Для начала я отношу ее тело в медицинский блок. Это две комнаты, в которых, в принципе можно проводить довольно серьезные операции. Медицинский блок в современных домах это такая же обязательная деталь, как и санузел. Каждый должен иметь возможность подремонтировать себя и своих близких. Оборудование таких блоков обычно стандартное, но очень надежное. Я кладу ее на операционный стол, разрезаю щеку, чтобы добраться до батареи, и выставляю контроль боли на максимум. Сейчас Клара имеет отличную современную батарею, с хорошим контролем боли – совсем не то, что было у нее поначалу, тогда, когда я увидел ее впервые.
– Что ты собираешься сделать? – спрашивает она.
– Тебе лучше не знать. Хуже тебе все равно не будет, хуже некуда.
Я прекрасно помню план операции, которую проводил на мне механический хирург. Поэтому я быстро, без церемоний, разрезаю ее тело от шеи до пупка, потом начинаю отсоединять кишечник. Разрезаю артерии и вены чуть повыше разветвлений (каждая разветвляется надвое, чтобы направиться в левую и правую ногу), потом принимаюсь за позвоночник. Освобождаю позвоночный столб, отделяю пять нижних несросшихся позвонков. То есть, отделяю люмбальный отдел позвоночника вместе с тазом. Теперь Клара разделена надвое. Разрезана как туша на мясном прилавке: я видел такую картинку в учебнике истории.
Подключаю дополнительный разъем к ее батарее, и батарея начинает гудеть и нагреваться. Эта штука работает с максимальной нагрузкой. Сейчас она восстанавливает сразу два тела. Один РГ-шнур подключен к нижней половине тела, другой к верхней. Если все сработает, вскоре я буду иметь два тела вместо одного. У одной из Клар начинает отрастать верх, а у другой низ. Все это происходит довольно быстро, но не так просто, как бы мне хотелось. Тело этой женщины слишком истощено. Вещество не может взяться из ниоткуда, поэтому вырастающие ноги высасывают нужные химические соединения из верхней половины туловища, где запасов-то уже и не осталось. Конечно, я позаботился о том, чтобы вставить в вены трубки с питательным раствором, но это не решает проблему окончательно. Кальций все равно усваивается слишком медленно.