Единоборец
Шрифт:
– Они еще не готовы. Еще двадцать два часа – и они выйдут на поверхность. В их распоряжении будут самые быстрые транспортные средства. Их будет так много, что никто не сможет остановить их всех. Одна из них обязательно пробьется. Помочь можешь только ты.
– Почему только я?
– В тебя слишком много вложено. В данный момент ты продукт самых высоких технологий, которые только есть на земле. Ты практически непобедим, и ты доказал это сегодня.
– Но, если бы не оружие, я бы погиб.
– Нет. В тебе заложены и такие возможности, о которых ты пока не знаешь. Как только ты научишься ими пользоваться, убить тебя будет невозможно. Почти невозможно. Ты идеальная боевая машина, которая, вдобавок, обладает отличным независимым умом, чего не скажешь о лучших андроидах.
– Но совсем недавно меня хотели убить. Два огромных зверя в лесу.
– Тогда ситуация была другой. Предполагалось, что ты достанешь шкуру и сделаешь Клару невидимой. Это позволило бы ей дойти и без твоей помощи. А сейчас без тебя не обойтись.
– Ты взваливаешь на меня слишком тяжелую ношу.
– Да, с одной стороны, и нет – с другой. Слишком много зависит от случайности. Ты – микроскопическая пылинка, которая может как-то повлиять на эту случайность. На самом деле таких пылинок целый рой. Тысячи тысяч. Некоторые из них передвигаются и живут в привычном для тебя пространстве трех тяжеловесных измерений, но большинство их них скрыты в глубинах электронных лабиринтов. Там и и только там идет настоящая война. В других пространствах и в других временах. Для тебя прошло всего несколько дней, но там, в молекулярной тьме, сражения длятся уже долгие века, а поля битв так обширны, что не хватит веков, чтобы пересечь их из конца в конец. Вы люди, никогда не сможете понять этого. Вы смотрите на звезды и удивляетесь их громадной отдаленности и бесконечности, но то, что находится внутри материи, гораздо грандиознее звезд. Даже у меня захватывает дух, когда я созерцаю это. Мир бесконечен в глубину, так же, как и в ширину. Большинство людей ограничиваются тем, что верят в молекулы. Некоторые помнят о существовании атомов. Совсем немногие знают о тех частицах, из которых атом построен. Это всего лишь три этажа в глубину. На самом деле есть пугающая бесконечность таких этажей. Это как лифт, который идет вниз, никогда не останавливаясь. Там, внизу пена пространства, дым нулей. Там настоящая жизнь, и только там настоящий разум.
– Меня ужасает вечное безмолвие этих пространств, – говорю я.
– Это о чем?
– Это сказал один из великих мыслителей человечества. Я не знаю, о чем это.
5
Обратно я добираюсь без приключений. Почти без приключений. Дорога занимает минут двадцать, не более того. Гораздо быстрее было бы лететь напрямую, над полями и карьерами (здесь много открытых карьеров, некоторые достигают километровой глубины, а некоторые превращены в глубоководные озера) и еловыми лесами, но это слишком опасно. Военные часто сбивают те летающие объекты, которые, по неосторожности или по умыслу, оказываются далеко от магистралей. Зачем они делают это, Бог его знает, а, скорее всего, и Бог не знает тоже, потому что логика военных есть вещь потусторонняя и с реальным миром она вяжется как-то с трудом и с натугой. Поэтому лечу вдоль магистралей.
Я размышляю о том, что сказала мне Фемида. Скорее всего, ее слова были ложью, как и обычно. Вряд ли она смогла бы обрушить потолок, который поддерживается нейтронной сетью. Я был там, и я видел эту сеть на расстоянии вытянутой руки. Она хотя и простояла больше сотни лет, но выглядела отлично. В ней не было ни одного разрыва. Так что слова об обрушившемся потолке это сказки. И все же, мне немного не по себе: еще недавно я лечил тех людей, еще недавно я видел их глаза. Разговаривал с ними.
Задумавшись, я пролетаю вдоль магистрали дальше, чем нужно, и теряю ориентацию. Ничего страшного, на этот случай имеется автопилот. Машина сворачивает и устремляется над полем. И сразу же включается экран. Военные приказывают мне вернуться в пределы трассы.
– Плохо вас слышу, – отвечаю я.
– Через пять минут будет произведен предупредительный выстрел. Вы мешаете проведению военных маневров.
Вот оно в чем дело, они занимаются маневрами. Впрочем, никаких движущихся объектов я не замечаю. Что это за маневры, если ничего не маневрирует? Автопилот показывает, что до цели три с половиной минуты лета. Я решаю не обращать внимания на угрозы военных. Они часто грозятся, но редко выполняют обещания. Может быть, в одном случае из ста. Они слишком жирны и ленивы, чтобы действовать. К тому же, им влетает за каждую сбитую гражданскую машину. Тогда зачем же они их сбивают? Из лихости, не иначе. Из поэтического озорства.
Подо мною уже верхушки елей. Восемь километров над лесом, и я приземляюсь на поляну, у самого дома. Клара стоит на крыльце, раскрасневшаяся от мороза и веселая. Сейчас она выглядит гораздо лучше, чем несколько часов назад. На ней короткая шубка, которую я раньше не видел. Она ничего не спрашивает, а сразу же садится ко мне на заднее сиденье. Сзади есть свой собственный пульт управления.
– Поехали! – весело говорит она и кутается в теплый шарф.
– Отлично выглядишь, – замечаю я.
– Выспалась, пока тебя не было.
– Я вижу, что тебе лучше?
– Намного лучше. То было просто минутное недомогание.
– Какое еще минутное недомогание? – удивляюсь я.
– Ты не поймешь, это женские дела, – отвечает она. – Со мной такое бывает. У меня ведь отличная батарея, так о чем же мне беспокоиться? Я просто не могу ничем заболеть.
Она не спрашивает меня ни о чем, и это настораживает. Но у меня есть и другие проблемы, и я пока не обращаю внимания на ее необычную веселость. Может быть, она просто выпила, в конце концов. Я настраиваю обоняние, которое обычно работает с минимальной нагрузкой, и убеждаюсь, что это действительно так. Совсем недавно она выпила немного вина. Но почему бы и нет. Пусть ей будет хорошо.
– На обратном пути ко мне пристали военные, – сообщаю я. – У них сегодня маневры.
– У них всегда маневры. Не бери в голову.
– Они могут нас сбить.
– Не могут. У меня есть код для свободного доступа в нейтральные зоны. Я его уже ввела.
– Тебе виднее, – отвечаю я и поднимаю машину. Гиромобиль сразу же выравнивается и выбирает нужное направление.
– Я уже ввела координаты, – сообщает Клара. – Лететь долго, около четырех часов. Вдоль трасс было бы намного дольше.
– Сколько времени у тебя осталось?
– Не у тебя, а у нас. Почти двадцать один час. Нет, двадцать один час и семь минут. То есть, целых семнадцать часов в запасе. Мы успеваем. Пока можешь отдохнуть. Самое трудное ты уже сделал.
Я следую ее совету и закрываю глаза. Я хочу заснуть, но долго не могу. Что-то неправильно, вот только не могу понять что.
Когда я просыпаюсь, снежная крупа тарахтит о стекло кабины. Машина идет в слепую, внутри облака, а мягкий желтоватый рассеянный свет делает кабину уютной. Клара спит на заднем сиденье, и я перебираюсь к ней. Глажу ее по щеке, и она улыбается во сне. Что-то не так с одним из нас. Мне кажется, что глажу нее ее, а куклу, вроде одной из тех, что видел сегодня в подземелье. Отчего-то это на меня сильно подействовало. Улыбка того существа до сих пор стоит передо мной. Так улыбаются дети, еще ничего не зная в жизни, но уже уверенные, что весь мир прекрасен и принадлежит им до последней травинки. Уверенные, что перед ними вечность. Тысячи, если не миллионы этих существ будут созданы лишь для того, чтобы прожить один или два дня, а потом исчезнуть. Они будут обладать разумом и памятью, они сумеют любить и наверняка успеют полюбить что-то в этом мире, кратком как миг, как кадр быстро летящей киноленты. Успеют полюбить и умереть. Клара просыпается