Единожды отвергнув

Трэвис Лилиан

Она не жалела, однако все безумно усложнилось. Желать Фелипе было одно, но, испытав с ним столь неописуемое наслаждение, Джессика поняла, что подобное не забывается. Она окунулась в такое блаженство, обрела такой чувственный опыт, который не скоро выветрится из ее памяти. А вместе с тем следует помнить, что все это временно.

— Нет, — шепнула она, чувствуя себя обманутой.

Фелипе попросил ее провести ночь в его постели, и она согласилась, несмотря на боль, причиненную его словами. Джессика пошла с ним, потому что,

судя по всему, им недолго уже осталось быть вместе.

Ей пришлось признаться себе в своих чувствах. В постели она попыталась сделать вид, что их с Фелипе занятие ничего особенного не означает и в каком-то смысле похоже на гимнастику, однако из этого ничего не вышло, потому что в интимных действиях участвовало не только тело, но также сердце, эмоции.

Джессика влюбилась.

Прежде она представляла себе любовь совершенно иначе — теплой, уютной, радостной. Но чувство, поселившееся в ее душе, словно жгло Джессику изнутри. Оно было горячее, животрепещущее, нетерпеливое.

Отодвинувшись на край широкой кровати, Джессика свернулась комочком, из ее глаз покатились слезы. Она старалась не вздрагивать, потому что нельзя здесь плакать. Особенно из-за Фелипе. Он того не стоит.

Вскоре Фелипе дотронулся до ее плеча.

— Эй, малышка, почему ты плачешь?

— Я не плачу, — всхлипнула Джессика, изо всех сил стараясь возненавидеть этого человека.

Ей бы встать и гордо удалиться в свою комнату, но она продолжала лежать рядом с ним, по-прежнему желая его и осознавая простую истину: без него жизнь теряет смысл.

Пальцы Фелипе скользнули по ее мокрой щеке, отвели влажные волосы с лица.

— Я не должен был заниматься с тобой любовью. Это эгоистично. Я воспользовался своим преимуществом.

— Хочешь сказать, что, после того как я согласилась, ты перестал уважать меня?

Застонав от досады, Фелипе заключил Джессику в свои объятия.

— Что за глупости! Я ничего подобного не говорил.

— Но теперь я уже не так интересна тебе. Ведь ты сам сказал, что женщина может быть или любовницей, или женой, но никак не тем и другим одновременно.

Он нежно коснулся губами ее лба, виска и мокрой щеки.

— Тебя я могу сделать только любовницей, иного выбора у меня нет.

Если этим он хотел утешить Джессику, то достиг совершенно противоположного эффекта. Прикусив губу, она пыталась заглушить возникшую в сердце боль. Почему ей раньше не пришло в голову, каковыми являются ее истинные чувства по отношению к Фелипе? В двадцать четыре года уже пора отличать любовь от страсти.

Он легонько поцеловал ее в губы.

— Я все еще хочу тебя.

Ну да, хочешь мое тело.

Не удержавшись, Джессика снова всхлипнула и тут же с досадой сжала зубами кулак.

— Детка, не нужно. Посмотри на меня. — Фелипе поцеловал ее запястье. — Это не похоже на тебя. Ты достаточно умна и независима, чтобы вести себя так.

— Ты думаешь? —

прошептала Джессика.

— Я знаю.

Верно, долгие годы Джессике приходилось быть сильной. Но чего она этим добилась? К чему пришла?

Независимость обернулась проклятьем.

— Мне пора идти к себе. — Она выскользнула из его объятий и села на постели. — К тому же нам нужно позвонить в полицию и узнать, нет ли сведений о Серене.

— Еще только четыре утра. И потом, мы с детективом договорились, что он сам позвонит, если что-либо станет известно.

— Знаю. Ты очень беспокоишься о сестре.

— Да. Но это не означает, что мне нельзя немножко поволноваться и из-за тебя, верно?

Джессика отбросила волосы назад.

— Все равно я не могу остаться. Пребывание с тобой слишком болезненно для меня.

Он издал странный сдавленный звук, потом повалил Джессику на кровать и подвинул вплотную к себе.

— Я постараюсь, чтобы тебе не было слишком больно.

С этими словами он подмял ее под себя, расположившись между раздвинутых ног.

Джессика ощутила, какой он большой, сильный, горячий... решительный. Когда их губы слились, ее будто молния пронзила — резкая, мощная, сверкающая.

На этот раз они любили друг друга гораздо более страстно, яростно, конвульсивно, словно понимая, что скоро их отношениям придет конец. Но даже вознесясь к самым вершинам наслаждения, Джессика не обрела покоя. Напротив, пустота в ее душе как будто увеличилась.

Когда утренние солнечные лучи позолотили белые занавески на окнах, Фелипе проснулся, сел на постели и взглянул на Джессику.

Минувшая ночь была насыщена не только эротикой, но и чувствами. Еще ни одна женщина не была настолько близка ему. Когда она вскрикивала на пике удовольствия, для него это было приятнее собственной разрядки. Они идеально подходят друг другу. И не существует никаких препятствий для того, чтобы они и дальше оставались вместе.

Разумеется, если только Джессика согласится стать его любовницей. Фелипе готов всецело взять на себя заботу о ней. У нее никогда ни в чем не будет недостатка — ни в нарядах, ни в автомобилях, ни в деньгах или украшениях. Джессика сможет путешествовать, развлекаться, управлять конезаводом — словом, делать что угодно, за исключением двух вещей.

Она не сможет носить имя Рабаля и рожать ему детей.

Дьявол! Что, если Джессика уже сейчас беременна? В спальне Фелипе не забыл о предохранении, но раньше, в кабинете, это напрочь вылетело у него из головы.

Вздохнув, Джессика потянулась и открыла глаза.

— Доброе утро, — тихо слетело с ее уст.

— Доброе, — ответил Фелипе странно хриплым голосом. Он вдруг ясно понял, что лишает Джессику того, чего она хочет и заслуживает. Он страстно желает ее, но не может обещать верности, замужества, семьи...