Единожды солгав
Шрифт:
Тётка к окну подошла, аккуратно оперлась рукой на пыльный подоконник. Кажется, ей было тяжеловато стоять.
– Виталик мне звонит, он в Воркуте живёт. Служил там, да так и остался, женился. Ребёночек у них. Зойка здесь, появляется на глаза время от времени. А младшие… – Тётя Маша вздохнула. – Когда опека в последний раз пришла, Томка уже и разум и совесть окончательно потеряла. Дети бедные, соседи подкармливали, я приходила, ругала её. Но всё бестолку. Леван когда её бросил, уехал, Томка совсем с катушек слетела. Про детей и думать забыла. А они мал-мала меньше. – Она ладонь к груди
– Всех вместе?
– Троих младших. Виталик как раз в армию собирался, а Зойка последние годы в интернате доучивалась. Доучилась, да здесь так и осталась. Правда, живёт в городе. Говорит, комнату снимает. Врёт, наверное. Откуда у неё деньги на комнату?
Младшую сестру Алёна отлично помнила. Темноволосая девчушка, вечно плачущая, вытирающая нос маленьким кулачком. Они все плакали, каждый день, казалось, что без конца. Виталик тоже слёзы лил по каждому поводу, до тех пор, пока ему не исполнилось пять. После этого вдруг перестал, зато драться начал. На любого мог наскочить и приняться молотить кулачками, куда мог достать. По лицу, по плечам, взрослым доставалось по ногам. Мама из-за этого злилась, и мальчишку наказывала. У неё, вообще, был короткий разговор, если дело касалось детских капризов. А капризами в этом доме считалось даже чувство голода.
Алёна заглянула в соседнюю, узкую, как пенал комнату, которая считалась детской. В комнате было темно, пыльные шторы на окне были задёрнуты, а ещё платяной шкаф был развёрнут как-то странно, не стоял плотно к стене и загораживал половину окна. Из-за этого солнечный свет в комнату почти не попадал. Но Алёна всё равно разглядела двухъярусную кровать у стены, заваленную каким-то барахлом. Раньше кровати не было, они все втроём спали на разложенном диване. Похоже, сейчас он и стоит в большой комнате. Да и запах в квартире стоял тяжёлый, смрадный. Даже распахнутое настежь окно не помогало прогнать вонь.
Алёна вернулась в комнату, снова посмотрела на фотографию бабушки и деда. Она их совсем не помнила, хотя, та же тётя Маша очень давно говорила ей, что бабушку она помнить должна. Та умерла, когда Алёне исполнилось шесть. Говорила, что она была доброй, и о внуках заботилась. А вот дед умер ещё до рождения Алёны.
– Я бы хотела забрать фотографию, – сказала она, обращаясь к тётке. – Можно?
Та плечами пожала.
– Конечно. Не думаю, что в милиции возражать станут.
– С чего им возражать?
– Ну, тут же место преступления, – туманно и многозначительно проговорила тётя Маша. – Улики нельзя забирать.
Ясно, сериалы делают своё дело.
Не успела тётя Маша договорить, как сами правоохранительные органы и пожаловали. Открыли дверь без стука и звонка, и вошли в квартиру. Двое молодых мужчин в штатском и девушка в форме, с папкой в руках. Родственница протиснулась мимо Алёны, поспешила им навстречу, и затараторила:
– Вот, дочка Томкина приехала, старшая. Я ей вчера позвонила, и она приехала.
На Алёну уставились все трое, в некотором сомнении. После чего принялись вопросы задавать, не забыв попросить представиться, а ещё лучше, предъявить удостоверение личности. Алёна без пререканий передала им свой паспорт, наблюдала, как девушка переписывает её личные данные.
– По делу что-нибудь знаете? – поинтересовался представитель закона, с румянцем во все свои пухлые щёки. На вид ему было не больше тридцати, но на окружающих он старался смотреть с превосходством, наверняка, считал себя опытным следователем.
Алёна лишь плечами пожала.
– Откуда?
– Может, мама вам что-то рассказывала? С кем она жила в последнее время? Соседи говорят, был у неё жилец. Или сожитель. Один и тот же ходил туда-сюда, последние месяца два-три.
– Ничего она мне не рассказывала, – отозвалась Алёна. – Я с матерью не виделась и не разговаривала почти двадцать лет. Знать ничего не знаю про её любовников и собутыльников.
– Двадцать лет, говорите, не виделись? Но сразу приехали?
Алёна вздохнула, совершенно не собираясь скрывать, что эти вопросы её тяготят. К тому же, её беспардонно разглядывали и оценивали, наверняка считая, что удачно маскируют свои взгляды профессионализмом.
– Человека похоронить надо, – сказала им Алёна. – Грех этот, мать поверх земли оставлять. Какая бы она мать ни была. А хоронить её больше некому.
Паспорт ей вернули, Алёна убрала его в сумку.
– Когда можно тело забрать?
– В морге узнайте, мы вам номер телефона дадим.
Кажется, интерес к ней потеряли. Представители закона уходить собрались, а тётя Маша неожиданно переполошилась.
– Так что же, убийцу когда найдут? Когда посадят?
Алёна даже усмехнулась подобной наивности родственницы, правда, в сторону. А девушка в форме обернулась, и лишь пообещала:
– Будем искать.
– Вот так вот, – расстроилась тётя Маша, когда за полицейскими закрылась дверь. – Был человека, и нет человека. И всем наплевать.
– А вам её, правда, жаль? – не удержалась от вопроса Алёна.
– Конечно, – удивилась тётя Маша. – Томка, конечно, непутёвая была, так я ж её почти всю жизнь знаю. Мы с ней в одном классе учились. Ты не знала?
– Нет.
– Учились, даже за одной партой сидели. И с Витей их я познакомила, он же старше нас на три года. Такой красавец был, в волейбол играл. Высокий, статный. Ты вот в него пошла, и глаза его, и лоб.
Алёне очень захотелось презрительно фыркнуть, но она удержалась. Знала, что тётя Маша тогда всерьёз расстроится. Она ведь всё от души делает и говорит, совершенно искренне.
– И Виталик на него похож.
Эта информация заинтересовала. Хотя, скорее, несколько удивила.
– Хотите сказать, что у нас с Виталиком один отец?
– Конечно, – уверенно заявила тётя Маша. – Ты и этого не знала?
Маша безразлично пожала плечами. А тётка печально вздохнула.
– Ничего ты про себя не знаешь.