Единожды солгав
Шрифт:
– А мне никто не рассказывал.
Тётя Маша окинула взглядом грязную комнату, и решительно заявила:
– Пойдём отсюда. Закроем всё, и уйдём. У меня пироги, у меня курочка. Я специально пораньше встала, наготовила. Ты же сказала, что приедешь. Я живу через дом, помнишь?
Алёна кивнула. Если честно, отправляться в гости не очень хотелось. По дороге в этот город, успела забронировать номер в маленьком отеле, собиралась остановиться в нём на пару дней, как раз до похорон. И Алёна предпочла бы отправиться сейчас туда, к тому же, успела заселиться, и оставить в номере чемодан. Удобством и комфортом номер, конечно, не порадовал, всё было чисто, но отдавало казёнщиной, но искать что-то другое, более подходящее привычкам и стандартам, не было настроения. А после квартиры, в которой провела
Тётя Маша жила в точно таком же доме, совсем рядом. Они прошли мимо двух палисадников, свернули за угол, и вот уже оказались у подъезда. Очень похожего на тот, из которого недавно вышли. Правда, квартира у родственницы оказалась трёхкомнатной, чистой, ухоженной, без излишеств и изысков, но войти в неё оказалось приятно. Ещё и потому, что вкусно пахло пирогами. А Алёна вдруг осознала, что со вчерашнего обеда ничего не ела, только кофе в поезде пила одну чашку за другой.
Алёне выдали домашние тапочки, не новые, и даже не резервные, в них явно кто-то каждый день ходил, но она возражать не стала, послушно скинула с ног туфли и сунула ноги в тапки.
– Проходи. – Тётя Маша гостеприимно повела рукой. – Будь как дома. Ты ведь и, правда, дома. Здесь когда-то папа твой жил. Нас с ним обоих сюда из роддома принесли.
Уникальная информация.
Алёна из вежливости заглянула в комнаты, тётке улыбнулась. И пошла за ней на кухню.
– Ты с чем пирожки любишь? Я вот с ягодами напекла, с капустой. С мясом есть. Муж у меня с мясом уважает.
Алёна присела за кухонный стол, накрытый цветастой клеёнкой деревенской расцветки. Если честно, с некоторой настороженностью посматривала по сторонам, оглядывала кухню. Уж слишком всё было мило и по-домашнему, она к такому не привыкла. Цветы на полотенцах, цветы на подоконнике, чайник в горох, милые магнитики на холодильнике. Вадим терпеть не мог магниты на холодильнике, называл это мещанством, вывешивать на дверь холодильника магниты и сувениры, как следствие своих поездок по миру. Алёна с ним обычно соглашалась, но сейчас, оказавшись на такой вот домашней кухне, решила, что это довольно мило. Как и фарфоровые слоники на полке. Но, тем не менее, от созерцания всего этого домашнего уюта, на душу опустилась непонятная тяжесть. Алёна не знала, как себя вести.
Вдруг вспомнила, что её спросили про пироги.
– Я со всем люблю, – призналась она. – Правда, любовь эту из себя старательно выдавливаю.
Тётя Маша махнула на неё рукой.
– Глупости. Ты худенькая совсем.
– Да уж…
– Сейчас курочку погрею, и чайник поставлю. И мы с тобой посидим, спокойно поговорим, пока нет никого.
– А вы с кем живёте? С мужем?
– С мужем, – кивнула тётя Маша, суетясь у плиты. – А ещё дочка старшая с семьёй с нами живёт. У меня внучке уж восемь лет. Так все вместе и живём. Они вроде квартиру в городе присмотрели, а потом так и остались. Привыкли, говорят. А чего им тут с нами, стариками, привыкать? Но пока живут.
– Это здорово.
– А ты как? Замуж не вышла? Я уж по телефону тебе лишних вопросов не задаю, а ты про себя не рассказываешь особо. Всё хорошо да хорошо. Я, конечно, рада, если хорошо, всё-таки не чужие люди, но ведь всё хорошо не бывает.
– Не бывает, – согласилась Алёна. Но затем заставила себя бодро улыбнуться. – Но сейчас всё хорошо. Я не замужем, но… Возможно, в следующем году. Вадим занятой человек, смешно, но даже на свадьбу нужно выделить время.
– Вы вместе живёте?
– Вместе. Уже полтора года.
– Так это считай муж. – Тётя Маша подошла и приобняла Алёну за плечи. – Я очень за тебя рада. Лишь бы был хороший и тебя любил.
– Он любит, – сказала я.
На стол поставили тарелку с румяными пирожками.
– Что ж такую красавицу и умницу не любить, – подивилась тётя Маша. И подбодрила: – Ешь пироги, не стесняйся.
Пироги оказались вкусные. Алёна ела пирог с ягодами, пила ароматный чай, и в какой-то момент подумала, что этот день не такой уж и ужасный. Несмотря на все эти разговоры о прошлом.
– Ты папу своего совсем не помнишь? – спросила тётя Маша, присаживаясь за стол напротив неё с чашкой чая.
– Смутно, – призналась Алёна. – Помню, как он меня на руках держал. Но я совсем маленькая была. Скорее всего, я себе это воспоминание придумала.
Тётя Маша печально покивала. Потом сказала:
– Виталик, кстати, очень на него похож. Звонит иногда, так у меня даже от голоса его мурашки.
Алёна невольно хмыкнула, довольно презрительно.
– Странно, как это она несколько лет с одним мужиком прожила.
Получилось довольно озлобленно, сама поняла, стало неловко, особенно под проницательным взглядом тёти Маши. Та даже головой качнула. Не осуждающе, но как-то расстроено.
– Так и зовёшь маму «она»?
– Ей от меня слово «мама» не нужно было. Зачем настаивать?
– Но всё-таки мать. Она же не всегда такой была.
– Серьёзно?
Тётя Маша неожиданно задумалась.
– Не знаю. Может, ты, конечно, и права. Просто мы молодые были, всё по-другому воспринималось. Мы ведь с Томой дружили, всерьёз дружили со школьных времён. Я её с Витей, считай, и познакомила, а как раз перед тем, как он в армию собрался уходить, всё у них и началось. Любовь была, – тётя Маша вздохнула. – Тома его ждала, письма писала. Я, признаться, так рада была. Подружка и старший брат, так хотела, чтобы они поженились. А после того, как он на побывку приехал, Томка и забеременела. Его из армии отпустили, свадьбу сыграли, всё честь по чести. Кто ж знал, что так всё получится? Ты не помнишь, конечно, ты маленькая совсем была. Но первые годы они хорошо жили, не лучше, но и не хуже других. Потом Виталик родился, а времена были тяжёлые, девяностые, вот Витя и решил в Москву ехать, подработать, то есть. Ну и…
– Что? – заинтересовалась Алёна. Всё же это была история её семьи, самых близких людей. А никто никогда с ней об этом не говорил, не считал необходимым обсуждать, и в какой-то момент пришла вера в то, что ей это и не нужно. Слишком много было собственных проблем, которые приходилось решать, чтобы банальным образом выжить, не до чужого прошлого и ошибок было. А вот сейчас, сидя на чистенькой кухне, попивая чаёк, вдруг стало жизненно интересно и любопытно.
Тётя Маша после её вопроса недовольно поморщилась на свои воспоминания.
– Встретил он там кого-то, женщину, и даже не особо скрывал. Деньги вроде и присылал, а сам всё реже показывался. Томка плакала, скандалить пыталась, а какой толк скандалить, если он раз в неделю звонит? Тогда она и начала пить. Сначала понемногу, но как-то быстро увлеклась. Мужики вокруг неё вились, она ведь в молодости красивая была, только дурная. Я её предупреждала, но кто меня слушал? Я ведь враг номер один стала, сестра мужа-предателя. Я Вите звонила, говорила, что ж вы оба делаете? Дети-то при чём? Дети-то без пригляда. Но у него тоже судьба плохая. Вроде и устроился в Москве своей, женщину нашёл, не по совести, конечно, поступил, рукой на вас с Виталиком махнул, взял и забыл. Но сам-то… и не пожил совсем своей хорошей жизнью, года через два разбились они на машине. Насмерть. – Тётя Маша неожиданно смахнула слезу. – Вот так всё и вышло. А Томка ещё, помню, матери нашей кулаком грозила. Явилась пьяная под окна на третий день после похорон, и давай грозить да кричать, что поделом Витьке, что он во всём виноват, туда ему и дорога. Может, и виноват, да кто ж его судить может? Сама со своей жизнью что наделала? Что теперь нам делать?