Единственный последователь
Шрифт:
– Ты вообще в себе? Как ты это допустил?!
– Прости.
– Не у меня надо просить прощения!
– Я понимаю.
Голоса Полуликого и Инзы звучали так близко, как будто оба склонились к самому лицу Питера. Он лежал навзничь на чем-то мягком, тело болезненно ныло, словно он весь день без отдыха таскал дрова и воду. Не открывая глаз, он жадно слушал перепалку Наблюдателей, силясь понять, что произошло.
Теплая ладошка пощупала его лоб, потом запястья.
– Придется лететь в Оморон за настройщиком, – в голосе Инзы сквозила нешуточная тревога, и Питер напрягся, –
– Думаешь, сработает… на таком, как он?
– Должен. Человек ведь, не какой-нибудь хорек. Ну как ты мог забыть о дезинфекции, а? И я тоже хороша. Когда ты про камеру говорил, не вспомнила даже…
Голос Полуликого звучал тихо и ужасно виновато.
– Прошел вызов от Главной. Я побоялся, что они увидят его и…
– И отправил прямиком в камеру, – удрученно закончила Инза, – а мы кресла туда уже сто лет не возвращали – конечно, сразу дезинфекция стартовала. Ох, божечки-кошечки! Ну что за наказание, все наперекосяк!
– Прости.
– Опять ты за свое! Короче, я в Оморон, – судя по звукам, Инза направилась к двери, – он пусть пока тут полежит. Присмотришь за ним и, если что, Главная его не увидит. Это же Тайрон их науськал, да?.. Ну я так и знала! Ему бы Ищейкой быть, а не Наблюдателем… ладно. Твоя доисторическая пластинка у тебя? Ага, ну будем на связи.
Прошуршала, задвигаясь, дверь и воцарилась тишина.
Питер лежал, ни жив ни мертв. Мышцы подергивали мелкие, болезненные судороги. Хотелось повернуться на бок и свернуться клубком.
Он услышал шаги и скрип стула и открыл глаза, забыв, что хотел и дальше притворяться бесчувственным.
Полуликий сидел за столом, подперев пальцами виски, словно мучимый головной болью. Бледная кожа рук казалась полупрозрачной, пальцы длинные, с отчетливыми суставами. Узкие рукава нижнего черного одеяния плотно облегали точеные запястья. В комнате царил полумрак, лишь на столе что-то мягко светилось, и тонкий профиль Полуликого словно мерцал в этом призрачном свете.
Он вздохнул и устало потер глаза основаниями ладоней; это был такой простой, естественный жест, что Питер невольно улыбнулся… и тут правую икру пронзила такая боль, что он рывком сел и вцепился в ногу, позабыв о всяком притворстве.
Полуликий обернулся, но Питер не обращал на него внимания. Мышцу скручивало судорогой, все сильнее и сильнее, он отчаянно пытался потянуть носок на себя – сапоги с него успели стащить, как и куртку – но судорога захватывала и стопу, безжалостно выгибая ее под немыслимым углом.
Перед глазами темнело, впору было заорать – и тут ладонь Полуликого мягко коснулась его груди и опрокинула навзничь. Питер инстинктивно снова потянулся к ноге, но ею уже завладели уверенные руки. Сильные пальцы, скользнув по голени, казалось, погрузились прямо в мышцу, и Питер все-таки вскрикнул… но боль тут же разомкнула челюсти, став вполне терпимой.
Мучившие Питера пальцы тоже стали нежнее, они мягко поглаживали ноющую мышцу, словно уговаривали ее потерпеть. Питер тяжело дышал, принимая эти прикосновения. Он не думал ни о чем, просто наслаждался освобождением от адской боли. Наконец кое-как приподнялся
– Спасибо. Вот это скрутило, так скрутило…
Как только он заговорил, Полуликий тут же убрал руки, встал и отошел обратно к столу.
– Ты… не должен меня благодарить, – тихо произнес он, стоя спиной к Питеру.
– Почему же?
– Это из-за меня ты пострадал.
– Ну, не помер же, – попытался успокоить его Питер, – руки-ноги на месте. Все вроде обошлось.
– Судороги будут повторяться. И если только Инза быстро не вернется…
Полуликий запнулся и нервно потер лоб – пальцы его заметно дрожали. Питер, тронутый до глубины души, поспешно спросил:
– Как тебе удалось снять судорогу? Никогда о таком способе не слыхал.
– Это методика нашего клана, – рассеянно ответил Полуликий, думая о своем.
– Ты же не воспитывался в клане?
– Многие знания у нас передаются генетически… – тут Полуликий пришел в себя и осекся. Покосился на Питера, чуть повернув лицо. Его стройная фигура казалась вырезанной из черной бумаги.
Повисла пауза, с каждой минутой она словно сгущалась, становясь все более неловкой. Питеру вдруг опять стало жарко. Тут он заметил на столе нечто странное и обрадовался возможности сменить тему:
– Что это?
Предмет выглядел, как переплетение металлических и стеклянных трубок. Питер привстал, чтобы получше его рассмотреть и с восторгом обнаружил, что весь стол буквально заставлен загадочными предметами, явно находящимися на разных стадиях сборки. Между ними валялись какие-то инструменты, целые и сломанные части механизмов; серебристая поверхность стола была сильно поцарапана и местами прожжена, точно кислотой.
Картина казалась такой знакомой, что Питер ощутил зуд в кончиках пальцев. Ужасно хотелось покрутить все в руках и рассмотреть поближе, причем немедленно.
– Ты сам все это сделал?
Полуликий кивнул, явно смущенный. А на Питера вдруг нахлынула волна горячей радости.
– Так ты изобретатель, как и я! Позволь взглянуть, пожалуйста-пожалуйста! Обещаю, что ничего не трону без разрешения!
Полуликий удивленно смотрел на него, в забывчивости почти полностью повернувшись лицом.
– Ты… правда хочешь знать?
– Шутишь?! Конечно, хочу! – Питер вскочил, позабыв про боль в мышцах. – Вот это что за штука?
– Генератор случайного поля. Сейчас покажу, как работает…
Через три часа в комнату ворвалась запыхавшаяся Инза… и застыла в изумлении, чуть не уронив белый сверток, который держала в руках и уже начала раскрывать на ходу.
Полуликий и Питер сидели рядом у стола, заваленного железками и схемами, и болтали так увлеченно, что даже не услышали, как открылась дверь. Причем говорил в основном эр-лан – тот самый, из которого обычно слова не вытянешь, – а Питер кивал, всматриваясь в схему на допотопном экране, которому давно пора на свалку. Порой золотая голова Полуликого склонялась так низко, что почти касалась засаленной шевелюры пришельца – Инза еще ни разу не видела, чтобы эр-лан находился так близко к кому-то по доброй воле.