Единственный шанс
Шрифт:
Лежа в окопчике, Иван Дубинин вжимался в осклизлые и тем не менее спасительные скосы земли. В груди теснило от раскаленного воздуха. Разрывы снарядов и мин корежили мостовую, взламывали тротуары, сносили ограды вокруг старинных особняков. Бомбовые удары сотрясали набережную, сметая останки зданий, где засели фашисты. Все дрожало, падало, рушилось. И Ивану казалось, что сама земля стонет и корчится в этом аду, называемом уличным боем.
Дубинин воевал уже не первый год, но в такое пекло, пожалуй, еще не попадал. Немцы сопротивлялись с небывалым ожесточением, не сдавая без боя ни одной улицы, ни одного дома. Это было неистовство обреченных, ярость
Шел май сорок четвертого. Двое суток уже продолжался штурм Севастополя нашими войсками, последнего оплота фашистов в Крыму. Гитлеровцы продолжали держать почти половину города и никак не хотели отступать. Дубинин, конечно, не знал, что воюющая здесь 17-я немецкая армия получила приказ самого фюрера, гласивший: «…Чтобы все оборонялись в полном смысле этого слова; чтобы никто не отходил и удерживал каждую траншею, каждую воронку, каждый окоп». Выполняя распоряжение Гитлера, немцы дрались яростно. И Иван это чувствовал. Он был не новичком на фронте и видел, что отступать фашистам, собственно, некуда: позади море, а оно давно блокировано нашим флотом. Враг прижат к берегу, окружен со всех сторон. Но сдаваться не намерен, хотя кольцо вокруг него все сильнее сжимается. Еще вчера бои шли на Сапун-горе в Инкерманской долине, на рубежах, как считали немецкие генералы, неприступных. А сегодня сражения идут уже у Мраморной горы. Наши войска заняли Английское кладбище, вышли к Северной бухте…
От окопа к окопу прокатилась приглушенная команда «подготовиться к атаке!». Дубинин поправил на поясе гранаты, привычно перехватил автомат. Выглянув поверх бруствера, мысленно прикинул, куда бежать, где сподручнее залечь, откатиться в сторону и снова вскочить. Только с помощью таких маленьких солдатских хитростей можно уцелеть под тем бешеным огнем, который сразу же по нему откроют. Иван привык подниматься в атаку среди первых. Тут все решает быстрота и внезапность. Надо рвануться вперед, увлекая за собою других, упреждая врага.
Команда «вперед!» выхватила бойцов из окопа. Стреляя на ходу, они рванули через площадь, на которой негде было укрыться от хлещущих из окон противоположных домов автоматных очередей. Упал, будто споткнувшись о невидимо препятствие, один солдат, второй. Но ничто уже не могло остановить лавину атакующих, неотвратимо надвигающуюся на вражеские позиции.
Краем глаза Дубинин увидел, что его нагоняет группа бойцов. Среди касок мелькнула бескозырка. «Наверняка Костя, – подумал Иван. – Больше некому». И тут же узнал собранную фигуру друга.
Тот мчался напрямик, перемахивая воронки, взлетая на холмики битого кирпича. На исхудавшем красном лице горел азарт боя.
«Вот же отчаюга! – мелькнула мысль. – “Чепчик” нацепил и прет напролом!» Дубинин любил Костю Висовина, никогда не унывающего, смелого до бесшабашности парня, влюбленного в море. Вопреки самому строгому распоряжению старшины, тот не желал расставаться ни с «морской душой», как именовалась у него тельняшка, ни с бескозыркой – гордым символом принадлежности к флоту.
Бригаду морской пехоты всего полтора месяца назад влили в состав их стрелковой дивизии и сразу же, чтобы не отличались от остальных, переодели личный состав в штатное обмундирование. Приказ надеть каску Костя воспринял как покушение на остатки его принадлежности к «великому морскому братству» Но делать было нечего: черная форма демаскировала бойцов, делая удобной мишенью для врага.
Добежав до полуразрушенного многоэтажного здания, Дубинин прижался к стене. Дом этот представлял собою странное зрелище.
– За мной! – гаркнул он.
Откуда-то с потолка, сквозь рваный пролом, ударила короткая автоматная очередь, прострочившая каменные ступени у самых ног.
– Поберегись, Дубинин! – донесся до него голос лейтенанта Земкова. – Зря не рискуй! Гранатами выкуривай гадов!
Он был, конечно, прав. Боезапасов у них теперь хватало. Не то, что в сорок втором, когда считали каждый патрон…
Стремительную, туго перепоясанную широким командирским ремнем фигуру Земкова, ворвавшегося в здание одним из первых, можно было увидеть то там, то здесь. Дубинин не просто уважал лейтенанта. Он преклонялся перед ним. У Земкова был богатый фронтовой опыт. Он имел ранение, несколько боевых наград. Побывал во многих сражениях и на севере, и в центре, а теперь вот попал на 4-й Украинский фронт в бригаду морской пехоты, хотя был человеком сугубо сухопутным.
– Давай пулемет сюда, Соценко! – крикнул Земков нетерпеливо. – Да поживее поворачивайся!
Взводный поторапливал солдата не зря. Высоченный, квадратный Соценко проворством не отличался. Он и ходил неторопливо, и высказывался не спеша, что вовсе не означало, что солдат ленив, как казалось некоторым. Дубинин знал: Сашка Соценко трудяга. Просто, прежде чем что-либо сделать, он должен основательно подумать. Зато уж взявшись за дело, выполнит его честно и основательно. Его надежность очень импонировала Ивану. Он готов был с Сашкой идти в разведку, знал: не подведет.
Неуклюже вскидывая ноги, Стоценко тяжело протопал по лестнице, изловчившись, пристроился с ручным пулеметом в проеме перекрытия, отделявшего второй этаж. «Дегтярев» в его крупных руках казался маленьким, однако заговорил в «полный голос». Не снимая пальца со спускового крючка, Сашка выпалил весь диск. И на втором этаже все смолкло.
– Тихо, як на кладбище! – прогудел он довольно. – Айда, хлопцы, доверху!
– Ты где ж это пулемет раздобыл, Сашко? – удивился Дубинин.
– Подобрал по пути. Ребята, шо его держали, уси, як один, полегли. А такой гарной машине не гоже без дела оставатись. Ты шо, никак недоволен?
Дубинин устало присел рядом с Сашкой на корточки.
– Скажешь тоже: недоволен. В ножки готов тебе поклониться. Ты, может, десятку ребят жизнь спас. Хороший пулеметчик из тебя получился…
Бой постепенно затихал. Где-то справа еще раздавались выстрелы. Но и они потрескивали все реже и реже. А перед ними была тишина. Ясно было одно: немцев выбили из ближайших строений. Бригада почти в полном составе вышла к Северной бухте. Над морем догорал багряный закат, окрасив волны в ярко-красный цвет. Постепенно яркость их блекла, как бы иссякнув, и на подрагивающей водяной глади бухты, словно отблески бушующей на земле войны, оставались лишь ржавые разводья. С щемящим чувством утраты прошедшего огневого дня Дубинин наблюдал, как они медленно стекали за горизонт. В голове лениво клубились давние воспоминания. И горечь понесенных утрат теснила сердце…