Её (мой) ребенок
Шрифт:
— Лев! — шипя, дергает за локоть меня Марьяна, оттаскивая от тачки. — Прекрати!
Многозначительно пытается что-то изобразить мимикой.
В неадеквате отталкиваю её в сторону. И снова разворачиваюсь к нему.
Мужик лет тридцати пяти… и тачка крутая, да. Не глядя на меня, снисходительно смотрит в лобовое.
— Лева… ну, пожалуйста… — тянет за локоть Марьяна. — Я все объясню.
Губы этого кента дергаются в презрительной, высокомерной ухмылке. Покачав головой, давит на газ. Едва успеваю сделать шаг назад, чтобы по моим туфлям не проехало колесо.
— Сука!.. — взрывает меня.
Смотрю в след его тачке с узкими хищными алыми фарами. Медленно разворачиваюсь к Марьяне.
— Объясняй, — цежу я.
— Это мой новый научный руководитель.
— Аа! Круто! — зло и показательно весело рычу я. — Так это все объясняет, детка! Нет проблем!
Зашвыриваю букет в урну.
— Это ты хотела услышать?! — рявкаю я.
Вздрогнув отстраняется, с недоумением глядя на меня.
— Айдаров… — неуверенная улыбка. — Ты чего, дурак?…
С трясущимися руками иду домой, не дожидаясь её.
Зашибись!..»
— Ладно, Миха, поеду я. Куда ехать-то?! — растерянно кручу в руках часы.
— В детский сад дуй.
— Зачем?
— Айдаров!
А, ну да…
Глава 4. Алёнка
Сижу в тачке возле детского сада.
У Марьяны ребенок…
От этого мне душно и больно. Словно она до сих пор чем-то обязана мне. Точнее — обязана быть такой же одинокой и сожалеть, что у нас не вышло. А она изменила, забеременела, посмела родить и быть счастливой. С другим мужчиной и его ребенком.
И я понимаю, что это инфантильно и эгоистично. Глупо!
Но сижу, мля, агонизирую и рвусь… Мне больно от того, что у неё семья. Даже думать больно. А столкнуться лицом к лицу с её счастьем, в котором мне нет места, вообще невыносимо!
И надо бы не лезть в это. И может быть, я бы и не полез. Если бы не чувствовал, что происходит какой-то трешак. Потому что, я могу смешивать её с любой грязью, чтобы хоть немного оправдать то, что она ушла от меня и то, что я не стал это никак исправлять. Но заподозрить её в том, что она могла забить на ребенка на сутки не могу. Это невозможно. А значит, с ней что-то случилось. Очень плохое.
И холодное скользкое чувство ужаса в животе перекрывает ревность и обиду.
Я стягиваю с соседнего сиденья мягкую игрушку. Это ее дочке. Я хочу ей сказать, что найду маму. Страшно представить, как такое может пережить ребенок. Помню, меня как-то забрали из садика ближе к полуночи, вместо положенных семи. И это до сих пор одно из самых стрёмных моих переживаний за всю жизнь.
Перед тем, как зайти в садик звоню Медведю.
— Есть новости?
— Работаем. В моргах точно нет.
— Слава богу… — выдыхаю я.
— У наших нет тоже. По адресу наряд заехал. В квартире никого.
— Будут новости — звони сразу, — прошу я, хотя и так понимаю, что позвонит.
— Конечно.
— А! Еще… помнишь ту тачку, у ресторана.
— Ну.
— Пробей кто хозяин, и где он сейчас. Это была она там… с ним. Сейчас я уверен. Номер скину.
Я запомнил его, да.
Засовывая под мышку большую мягкую куклу прохожу внутрь. Показываю охраннику корочки. Но он и так знает меня. Недавно мы здесь работали с попыткой похищения ребенка.
Захожу в группу к сестре. Уже поздно и детей почти нет. Она сегодня в ночную смену. Прохожу мимо детских кабинок с разными рисунками и фотками детей в вырезанных цветочках.
Заглядываю в игровой зал. За столиком два пацана играют в конструктор. И у окна спиной ко мне сидит девочка. Светловолосая… Волосы растрёпаны.
Это, наверное, она.
На меня опять накатывает. Ребенок у неё… Она обнимает его, целует и говорит, что любит. Это естественно и это правильно. Тогда отчего мне так плохо от этого?
— Лен… — тихо зову я.
— Лёва!
— Я пройду?
— Разуйся и куртку сними.
Делаю несколько шагов по ковру, не сводя глаз с девчонки.
— Как её зовут?
— Алёнка, — заговорщицки.
— Сильно переживает?
— Сильно… молчит. От еды отказывается. Волосы не дает заплетать. Она вообще всегда девочка непростая. С характером. А тут…
— А отец её где?
— Директриса наша сказала: в документах написано, что забирать может только мать. Мы Алёнку второй раз оставляем, но у неё путёвка без ночного пребывания, оно не оплачено. То есть, завтра директор передаст её соц службе, если вечером не заберут. И… там уже детский приёмник или куда там, — грустно вздыхает она.
Протягиваю ей купюру.
— Оплати ей ночное пребывание. Пусть лучше с тобой будет здесь. Попробуем отца найти. Копию свидетельства о рождении мне раздобудь. Я поговорю с девочкой?
— Ты только сильнее её не расстраивай, ладно? Она думает, что мама задерживается на работе.
Киваю.
Внутренне собравшись, подхожу к ней ближе. Руки трясутся и хочется курить. Но не здесь же…
— Алёнка…
Вздрогнув, на мгновение оборачивается, поднимая на меня глаза. Светло-голубые, с темной серой каемкой, придающей особую глубину взгляду. Как у Кошки.
Девочка отворачивается. Из-за этих глаз не разглядел лица, но мне кажется оно очень знакомым. Словно я видел его сотню раз. Но кроме глаз и цвета волос никакого сходства с Марьяной.
И всё же…
Растерянно присаживаюсь рядом с ней.
— Это тебе… — с трудом совладаю с голосом от волнения.
Искоса бросает настороженный взгляд на куклу.
— Меня зовут Лев. Поможешь мне немного? Держи…
Всовываю ей в руки игрушку.
— Алёнка… Расскажи мне про папу. Как его зовут? Где он работает? Ты что-нибудь знаешь?