Ее темные крылья
Шрифт:
— Все будет в порядке? — спрашиваю я. Я не хочу переживать, но с болью понимаю, что мы оставили Бри в саду с тремя разъяренными Фуриями, и я переживаю и из-за них. Из-за всех. Они не заслуживают этого, но любовь так не выключить. Я хотела бы.
— Им не навредят, — говорит он, но мы оба знаем, что это не ответ. — Прощай, Кори, — Аид склоняется и целует меня в щеку. Я ощущаю его холод, хочу прильнуть к ней и остаться навеки.
Он поворачивается и уходит, его тени спешат за ним, как придворные.
Лодочник тихий, пока мы идем вдоль пустой
Но было бы лицемерием теперь отшатываться от нечеловеческого.
Кончики пальцев еще болят тем, где их пробили когти — мои когти. Ран нет, кожа даже не красная, но, когда я сжимаю пальцы, боль яркая и горячая. Мои плечи тоже болят, и я повожу ими, чтобы прогнать боль, которая не ощущается так, будто я криво спала. Я провожу языком по зубам, потом по их следам на губе. Делаю это снова, там, где был палец Аида.
— Готова, Леди? — спрашивает Лодочник, голос шуршит, как ветер среди влажных листьев.
Да. Нет. Я сжимаю край скамьи, боль пронзает ладони. Я киваю. Я готова.
Лодочник веслом отталкивается от пристани. Впереди врата мертвых раскрываются на тихих петлях, посылая волны, которые бьют по нашей лодке, и я понимаю, слабо вздрагивая, что, кроме Лодочника, я первая в истории, кого увозят из Подземного мира. Это не радует. Я не ощущаю триумфа из-за возвращения. Только тупую боль, похожую на разбитое сердце.
Мы плывем под башнями, я слышу низкий рокот рычания и поворачиваюсь и вижу шесть красных сияющих глаз высоко над нами в тенях, следящими за нами. Я знаю, что это. Это затихает, когда я ловлю его взгляд, и я смотрю, как глаза опускаются, представляю три головы, опущенные на большие лапы. Глаза следят за нами, пока мы не уплываем. Я отрываю взгляд.
Мы минуем врата, и я разглядываю их. Сердце колотится в груди, когда что-то движется в одном из окон башни слева, привлекая мое внимание. Я вижу бледную щеку и лоб, обрамленные тенями, темный глаз. Я не поднимаю ладонь, это не делает и он, но я не отвожу взгляда, пока он не пропадает. Потом я поворачиваюсь вперед, смотрю на горизонт.
Мы плывем по Ахерон между горами, и я думаю об Эребусе, жалею, что мы не плывем мимо, хотя это глупо: Фурии не сидели бы на кусочке земли, не махали бы нам, желая мне безопасного пути. Я представляю, как они пикируют с неба и забирают меня из лодки домой, в наш узел из перьев, чешуи и когтей. Я позволила бы им. Даже после всего. Из-за них я в прямом смысле увидела монстра в себе, и ему нравилась компания. Нам нравилась их компания.
Мы минуем горы, река выбрасывает нас в море, и я смотрю, как вода вокруг лодки из коричневой воды Ахерона становится серой водой Стикс вокруг Подземного мира. А потом вода становится темно-синей. Почти в тот же миг мурашки бегут по моему телу. Не от страха, а от холода.
Дыхание застревает в груди.
Мне холодно, и там краски. Значит…
Мы не прошли туман или барьер, но миновали невидимую линию между миром мертвых и землей живых. Когда я оглядываюсь, Подземного мира нет, только темный океан вокруг, словно его там и не было.
Я обвиваю руками дрожащее тело, смотрю вверх и вижу звезды.
Я отклоняю голову, смотрю на безлунное небо. Сотни тысяч белых огоньков усеивают небо, бледная лента Млечного Пути между ними. Пояс Ориона. Большая Медведица. Каллиопа. Персей. Этих я знаю, всегда могу найти, и я делаю это, ищу их, обвожу взглядом, надежные старые звезды на знакомых местах.
Ком появляется в горле, ведь это так красиво, и я не ценила этого раньше. На Острове перестаешь любоваться звездами и Млечным Путем, потому что, если облако нет, их видно каждую ночь, они всегда там, всегда ждут. К красоте можно привыкнуть, перестать смотреть — не из-за неблагодарности, а потому что насмотрелся. То, что всегда там, принимается как должное. Только когда теряешь это, понимаешь, как сильно ты этого хотел.
— Вы в порядке, Леди? — спрашивает Лодочник, его голос легко разносится над водой.
— Да. Думаю, да, — я опускаю голову, чтобы посмотреть на него, и понимаю, что я плачу, но не знаю, почему. Я вытираю слезы ладонью, сжимаю зубы.
Он опускает весла и снимает плащ, протягивает мне.
— Возьмите. На этой стороне холодно для вас.
— Тебе это не нужно? — спрашиваю я.
— Нет, Леди. Прошу, — он протягивает мне плащ.
Я беру его и накидываю на себя. От этого не становится теплее, ведь он не был теплым, но холодный воздух уже не задевает мою кожу. Ком в горле возвращается, я сглатываю его.
— Мы почти там.
Пока он говорит это, яркий свет падает на море, и я поворачиваюсь и вижу маяк отца, высоко на камнях, луч проходит по темной воде, движется дальше.
— Он не увидит нас? — спрашиваю я неуверенно. — Мой отец. Он — один из хранителей маяка.
— Нас видят только те, кто должны.
Я рада лишь на миг, потом понимаю скрытый смысл его слов. В стиле богов было бы позволить мне вернуться, но в обмен на того, кого я любила. В их стиле было бы дать мне спуститься и смотреть, как моего отца или Мерри, или кого-то еще важного, садят на мое место в лодке.
Он читает мои мысли.
— Спокойнее, Леди. Этой ночью я никого не забираю, — голос Лодочника серьезный, но его красные глаза добрые, когда смотрят в мои. Я слабо улыбаюсь ему, он кивает.
Мы огибаем Точку Фетиды, и я вижу серую голову, появившуюся из воды в паре метров оттуда, человеческие черные глаза следят за лодкой. Тюлень. Может, тот, которого видели Бри и Али… Я замираю, понимая, что нее знаю, как долго меня не было.
— Какой месяц? — спрашиваю я у Лодочника. — Какой год?