Ее величество-Тайга.
Шрифт:
За ослушание поплатился Ашот. Не сразу почувствовал он озноб. Не вмиг. Но к вечеру тайга перед глазами закружилась, пеленой подернулась. А потом в единое месиво переплелась. Жара охватила. В руках и ногах силы не стало. Едва до будки добрался.
— Переработал. А может, консервами отравился?
— Отвык от солнца. Удар получил.
— Да нет. Простыл наверное, — слышал он голоса, но не мог определить, кто говорил.
— Ладно, грамотеи. В своем вы, может, и сильны. А тут дайте мне глянуть, — отодвинул их Василий.
Лишь через неделю, побледневший, исхудалый, Ашот встал на ноги. Оказалось, что
Всю неделю отварами проводник отпаивал Ашота. Вместо воды березовый сок давал. Живицей слюну ядовитую из головы Ашота вытягивал. И выходил. Снова помог. Молча.
Парни все поняли. Теперь им о штормовках напоминать не приходилось.
И уж казалось всем, что испытала их тайга всеми силами своими. Нет других тайн. Все познали. Иссякли у леса силы и средства. Устал он бороться с ребятами. Все пройдено и узнано. Но тайга никогда не наказывала одинаково. Ее арсенал был куда изощреннее даже самых фантастических предположений. И вскоре опять сумела показать себя
геологам. Снова избрав своею жертвой его, Ашота.
Не любил Василий смотреть, как ребята раскидывают муравейники. Они, видите ли, портят вид профиля. Торчат чириями на пути. Не эстетично как-то.
— Да погодите вы муравейники губить. Они и без вас свой дом в другое место перенесут. Дайте время. Коль дерево срубили, под каким они жили, дайте срок другое облюбовать. Они не будут жить на открытом месте. Им от дождей и ветров, от снега и мороза тоже защита нужна. Не торопите их. Они сами спешить будут. А мешать станете — себе беду наживете. Они в эту нору яички откладывают. Не лишайте их крова.
Но не слушали Василия геологи. И — чуть где станет на пути муравейник — оглянутся ребята, нет ли поблизости проводника, и раскидают мурашиный дом во все стороны, подальше с профиля. Чтоб Василий и не догадался, а сами муравьи обратного пути не смогли бы сыскать.
Погода в те дни стояла отменная. И геологи по вечерам, возвращаясь с работы, уже не лезли в будку. Поев, по тайге разбредались. Сон в лесу — одно удовольствие.
Однажды, засидевшись у костра до ночи с проводником, решил выспаться в тайге и Ашот. Выволок из будки спальный мешок, огляделся. И пошел к деревьям, где погуще. Где храп ребят не слышен. Забрался в глушь. Кинул мешок на траву. Лег. Уснул вмиг. Не помнит, сколько времени прошло. Проснулся от щекотки. Открыл глаза. Темно. Но что это? Отчего глаза режет и ничего не видно? Все тело болит. Вспухло и саднит. Хотел идти к будке, но — где она? Ослеп. Закричал. Разбудил ребят. Те удивленно смотрели на Ашота. Лицо, руки, ноги — красные. Белки глаз и те покраснели. Привели Ашота в будку. К Василию. Тот не поленился, сходил туда, где парень спал. И, указав геологам на муравейник, рассмеялся:
— Вот кто его допек. За беды свои. Но ничего, эта беда — лишь в пользу. Ревматизма знать не будет Ашот. Наперед вылечили, не желая того. А глаза отойдут. К утру.
И, отварив кору дуба, велел проводник Ашоту помыться отваром. К утру словно и не было ничего. Лишь глаза побаливали еще дня два.
Но потом случилось Ашоту уснуть на цветах борца [3] .
3
Ядовитое растение, распространенное в сахалинской тайге.
Теперь уж не вспомнить и не подсчитать, сколько раз каждому из них в свое время помог проводник. Лечил и спасал. Ничего взамен не требуя.
Давно состарился отряд. Давно не виделась пятерка. По тайге, по разным базам и отрядам разобрали геологов. Где теперь, на каких профилях и пикетах они? Но все живы. Все.
— Не обижайся, Ашот! Не обессудь. Не хотел тебе делать больно, — встал за спиною геолога дед Василий и, шмыгнув носом, добавил: — А на добром слове спасибо. От первого услышал. Теперь знаю, что не был я помехою вам тогда. И в памяти ты про меня худого не держал.
Занимался рассвет. Ашот прислушался. Кто-то торопливо шел к землянке Василия.
Терехин вошел сконфуженно. Поздравил старика с наступившим Новым годом. Опасливо на Ашота покосился. Понял, что попал во время серьезного разговора. Но, зная характер Ашота, решил остаться. Уж лучше пусть здесь все скажет. Сразу.
— Скотиной ты стал! Сволочь и негодяй! Я так и знал, что такие, как ты, Терехин, на мелочи… Небольшую должность дали, а ты и показал нутро. Все подтвердил, что я предполагал! И на ком?
— На что ругаешься? — подошел старик к Ашоту.
Но тот внезапно попросил:
— Оставь нас одних ненадолго.
Василий молча вышел. Терехин присел к столу. Курил.
— Ты Василия и то забыл. Живет дед по-собачьи. Фланелевое одеяло на зиму выдал. Дырка на дырке. Им мешки, наверное, на складе укрывали. А ты ему… У тебя в коридоре на полу более приличное валяется. Ноги об него вытирают. А старику пожалел, мерзавец! Жизнью своею не меньше моего ему обязан! Иль забыл? Без простыни спит дед. Без подушки. Под голову шапку кладет. Зато начальник базы… С-сука! — подошел Ашот вплотную к Терехину.
Тот вжался в стену спиной.
— Тебе он свои сухари отдавал. Помнишь? На Кыдыланье. Ты, дохляк, сдох бы там, если б не он! За помощь хорошо благодаришь. Иль память высрал? Так я тебе ее вставлю на место! — Хлесткая пощечина обожгла лицо Терехина. Он открыл было рот, но Ашот опередил: — Молчи! Заранее знаю, что скажешь. Но помни! Мы не просто начальник и подчиненный. Кое-что еще связывает. Помимо работы. Это с них, со своих, ты спрашивай как хочешь. У меня ты ответ особый держать будешь. У тебя праздничек! Полна землянка жратвы! Наверно, всю ночь повара из столовой ведрами таскали. А тут сухой корки нет! А все ты! Ты, гад! Зажрался! За своим брюхом никого не видишь. Знаешь, старик сам никогда не просил ничего и не придет к тебе. Тебе-то удобно. Меньше мороки и забот! К тому ж и забыть легче. Коль память у тебя как заячий хвост, так помни: никуда я тебя не возьму. Даже рядовым геологом в отдел. И на площади, близкие к городу, не надейся. В пекло загоню. В такое, что взвоешь. Как ты со стариком, так и я с тобой обойдусь. Но глаз с тебя не спущу! Помни это!