Её я
Шрифт:
– «Думает он, что богатство его увековечит». Насчет «него» промолчу, ведь мы все думаем о «нас»!
Я тоже не остался в стороне и произнес строку из той же суры:
– «Горе всякому хулителю-поносителю».
Между тем Фаттах со значением указал мне на железный ящик для сбора подаяний Комитета здравоохранения [103] . Этот ящик, укрепленный возле магазина мороженого, казался раздувшимся. И передний в цепочке слепец сказал мне:
– Чувствуешь, друг мой, сколько там денег? Словно даже лишние! Непросто будет их обменять…
103
В
Я снова сел в автомобиль Хани, и Фаттах заявил:
– Земля тоже крутится – и вокруг Солнца, и вокруг себя, и, если бы она не крутилась вокруг своей оси, она могла бы потерять траекторию и упасть на Солнце! Семеро слепых! Не стойте на дороге у народа Ирана! Мы должны крутиться вокруг своей оси – такова воля Всевышнего… Иначе мы потеряли бы разум…
Семеро слепых услышали эти слова Фаттаха, и один из них ответил ему так:
– Вот теперь ты заговорил! Хотя ты должен был сказать это еще шестьдесят лет тому назад! Тогда, когда по утрам шагал мимо нас в школу, а не сейчас, когда для тебя вот-вот зазвенит последний звонок…
Вновь Хани завел автомобиль и продолжил путь. Я достал блокнот и решил записать то, что услышал от семерых слепцов. Потом мне пришло в голову, что я ничего не написал еще о Хани и Халие. И я записал: «Вместе с господином Али Фаттахом мы едем на кладбище Бехеште Захра на автомобиле Хани – синем “Пежо”. Это машина с автоматической коробкой передач, ведь с его протезом он не мог бы управлять машиной с обычной коробкой…»
Фаттах покосился на мой блокнот и ухмыльнулся. Я перестал писать.
– Что это ты там строчишь? Не нужно! Вместо того чтобы писать, смотри вокруг! Ощущай запахи, прислушивайся к звукам, чувствуй предметы на ощупь, на вкус! Что толку в твоем строчкогонстве?
– Записываю для памяти, господин Фаттах! Может, пригодится…
Тогда Фаттах нагнулся вперед между двумя передними сиденьями и прочел показания спидометра:
– Может, тебе пригодится: девятнадцать тысяч восемьсот семьдесят три километра! Цвет машины – «синий металлик»!
Хани со смехом спросил:
– А что, уважаемый приценивается – хочет купить? Запишите: марка GLX, год выпуска тысяча девятсот девяносто второй. Один владелец…
Фаттах добавил:
– Запиши еще, что его мать, госпожа доктор Шахин, теперь уже старенькая и не ездит больше на автомобиле в свою клинику…
Мне стало смешно, я даже позавидовал крайне непринужденной манере речи Фаттаха. И сказал:
– Вы нас всех заткнули за пояс, господин Фаттах!
Он посмотрел на меня – очень спокойно. Потом приблизился ко мне и поцеловал меня в лоб. И сказал:
– Вот это тон! Значит, и вы на язык остры? Вот так и говори, так и пиши…
Немного потомившись в пробках, мы наконец доехали до кладбища Бехеште Захра. Въезд на машинах здесь разрешен, и мы въехали в главные северные ворота. Проезжая по кладбищу, видели участки с вырытыми могилами. Свои зевы смерти они уже открыли, быть может, для еще не умерших. Хани остановился возле покойницкой – помещения, где омывают покойников. Он объяснил, что при перезахоронении шахидов из братских могил их привозят сюда, в покойницкую, где и происходит медицинское освидетельствование и опознание. Фаттах начал придираться:
– А разве шахиды нуждаются в омовении?
– Я вам уже говорил, дядя, – ответил Хани. – Просто таков законный порядок. Так установлено, что окончательное опознание происходит здесь. Большинство этих шахидов – не больше чем горсть земли и костей, так что последняя попытка идентификации – лишь формальность. Но вот тот, который так хорошо сохранился… Это нечто вроде чуда…
Когда Хани остановился возле покойницкой, к автомобилю подбежал часовой в форме и встал по стойке «смирно», взяв под козырек. Хани тоже, выйдя из машины, козырнул, потом поздоровался с ним за руку. Прихрамывая, он направился в покойницкую, на ходу спрашивая у часового, привезли ли тело. Тот ответил, что привезли. Остальной их разговор мы не слышали, так как задержались возле машины. Халия и я сразу вышли из «Пежо», а через некоторое время вышел Фаттах, причем с моей стороны, потому что Немат был чем-то очень рассержен и сидел надувшись, как сыч. Он не двигался с места и не вышел из машины, а мы трое зашли в покойницкую через вход для посетителей. Здесь через специальные окошки можно было видеть процесс обмывания умерших. И мы в такое окошко видели Хани вместе с часовым, которые вошли в какое-то помещение через другую дверь – через нее же выносили и покойников, готовых к погребению. Хани пробыл в том помещении недолго и вскоре присоединился к нам с Фаттахом и Халией.
– К сожалению, я его не знаю, – сказал он. – Значит, это еще один неизвестный шахид. Кстати, дядя, может, вы не поверите, но его тело совершенно целое. Никакого разложения, словно человек заснул! Аллах свидетель, когда уважаемый брат – работник морга – обратился ко мне громким голосом, я чуть не прикрикнул на него: «Тише, разбудишь!» Впрочем, ребята на опознании говорят, что они тут всего насмотрелись…
Мне показалось, что этот материал может быть интересен для книги, и я задал уточняющий вопрос:
– Господин Фахр аль-Таджар, а каким образом документируют «неопознание»?
Хани почему-то удивился:
– Простите, а откуда вы знаете мою фамилию?
– Работа у него такая, – ответил за меня Фаттах.
Хани это объяснение удовлетворило, он рассказал мне обо всем процессе:
– Перво-наперво, при этом убитом не было обнаружено никаких документов. Ни удостоверения личности, ни бирки, ни карточки, нет и особых телесных примет. Семьи тех, кто пропал без вести на этом участке фронта, не опознали его, причем опознание проводилось как лично, так и по фотографиям… Кстати, как мне сказали эти братья – здешние работники, за несколько дней, что тело пробыло здесь, причем в холодильнике, на нем появились следы разложения. А до того их не было, то есть братская могила была для него поистине райской землей!.. В общем, через несколько минут его похоронят…
Фаттах воскликнул:
– О, Али-заступник!
…Я уже стал думать о другом: поскорее бы нам отправиться дальше, на кладбище Баге-Тути. Мне очень хотелось увидеть фамильный склеп Фаттахов: тот-то материал, несомненно, ляжет в роман. Однако Хани уезжать отсюда не собирался. Он продолжал рассказывать:
– …Знаете, похороны неизвестных шахидов для ребят, которые здесь работают, – это совсем особая, волнующая процедура. Они чувствуют, что эти, неизвестные – как бы члены их семьи, в отличие от других умерших, за которыми приезжают их родные и оплакивают их… Как после битвы при Ухуде, когда Пророк очень переживал из-за того, что ни одна из женщин Медины не оплакивала Хамзу… Как сказал один из братьев, имя неизвестного шахида знают только Всевышний и властитель эпохи… [104]
104
Эпитет двенадцатого шиитского имама