Эффект Нобеля

Кадацкий Андрей

– Это почему же?

– Вы устойчиво стоите на ногах?

Незнакомец отпрянул в стойку, готовясь к обороне.

– Не бойтесь. – Сорокин раскрыл ладони. – Вы стоите устойчиво, пока проекция вашего центра тяжести падает в площадь ступней.

Юношеская рука очертила контур – от левой ноги к носку и пятке правой.

– Вы наклоняетесь. – Калтыжанин подал корпус вперед. – И все равно устойчивы – центр тяжести, по-прежнему, внутри. Упадете, только если центр тяжести выйдет за площадку. Это я вам как инженер говорю.

Южанин

сильно подался вперед, теряя равновесие, выставил ногу:

– Точно также и башня… Поэтому ни пизанская, ни архангельская, ни эта башня, никогда не упадут. Если, конечно, фундамент не размоют грунтовые воды или еще что…

Мужик опасливо выслушал тираду, но, заслышав призыв гида – «по автобусам», моментально ретировался.

Подошли другие под предводительством экскурсовода:

– А это знаменитая башня «Сююмбике». На сегодняшний день, отклонение шпиля от вертикали составляет метр девяносто восемь сантиметров. Сложено очень много легенд об этой архитектурной постройке, и все они связаны с именем последней казанской царицы…

Иоанн IV сидел на постели в ханских полатях. Рядом, опершись на руку и выглядывая из-за плечика, блестели глазки Сююмбике.

Вожделение застлало очи, царь кинулся на прелестницу. Уста искали уста. Та податливо прилегла под напором, отвернула личико, молвила с укоризной:

– Негоже так, государь. Обещал женой сделать, а берешь, как девку на игрищах.

Иоанн отпрянул.

– Считай – жена мне! Не сумлевайся! Сказано, значит, так тому и быть. Слово царское! Только дай мне испить мед твоих чар…

Царь снова потянулся. Но Сююмбике привстала, мягко отстранила порыв, прикрыла белую грудь.

– Хочу, чтоб все было честь по чести. Свадьба. Пир горой. И еще…

– Что еще? Говори. Все сделаю!

– Хочу, чтоб башню построил. В семь этажей. Чтоб выше всех и вся Казань, как на ладони. В семь дней управишься?

– Что за каприз, как говорят французы?

Сююмбике глянула с вызовом.

– Хочу проститься с моим народом. И чтобы меня отовсюду видать. Неужто не осилишь? Или только рушить могете?

– Да я всю Казань заново отстрою! Знаешь, какие у меня мастеровые?! Ух!

– Вот я и говорю…

Иоанн положил перст на алые губки ханской жены, прислушался, аккуратно поднялся с постели. На цыпочках прокрался к двери. Резко распахнул. Хрясь! Прям по глазу Глазатому.

– Ты что ж, ирод! – вскричал царь. – Еще и подслушиваешь?! Иди сюда, я тебя Слухатым сделаю!

Ваня убегал, увещевая:

– Для истории все сгодится! Пусть знают, каким великим ты был и на поле брани и на любовном ложе. Как стойка сила твоя мужская и победоносно семя твое!

Самодержец припустил по коридору, пономарь припустил вон, причитая:

– Токмо в назидание мужам русским! Здорового потомства для!

Иоанн запыхался, остановился, перевел дух.

– Ванька, – позвал в темноту.

– Да, государь, – робко отозвалась темень.

– Веди ко мне Выродкова. Немедля!

Топот убегающих сапог стал ответом.

– Григорьич, – назидал царь посошному, – тебе надлежит поставить башню в семь ярусов в семь дней. Сделаешь?

– Боюсь, не управимся… – Выродков помял шапку.

– Ты ж Свияжск за месяц поставил, а тут какая-то башня! Делай, велю. Вельми надо. Не подведи. Озолочу! А не смогешь… сначала разрубят тебя секирой вдоль хребта, потом отсекут руки до мышек, потом ноги до колен, а напослед отрубят голову! И будешь лежать у всех на виду три дня непогребенным. На растерзание воронам!

Через неделю выросла красная башня.

– Уж больно кривобока, – покосилась Сююмбике.

– Сама торопила. – Царь нахмурился. – Я свое слово сдержал. Держи свое.

Царица глянула с поволокой, улыбнулась.

– Зазывай гостей.

Свадьба гудела. Медовуха лилась рекой. Пьяный люд валился под столы.

В разгар торжества Сююмбике шепнула жениху:

– Проститься с Казанью хочу.

– Тихо! – взвыл Иоанн, свадьба примолкла. – Царица прощаться будет.

Сююмбике поднялась наверх башни. Тысячи глаз неотрывно следили за восшествием. Уши ловили каждый стук ичигов. На вершине показалась царица:

– Прости меня народ казанский! Не серчай, ежели что не так. И помни свою несчастную дочь. Прости и прощай!

Раскинула «крылья» и бросилась вниз.

– Разбилась, конечно, – подытожил гид. – Хотя в переводе с татарского: «сююмбике» означает «ласточка».

Сорокин достал портмоне, пальцы прощупали пяток хрустящих «ярославлей», пару сотен. «Денег до шута и больше… А не гульнуть ли нам?»

Стас предусмотрительно нашел кафешку рядом с заводской гостиницей: «Напьюсь, не потеряюсь».

Кафе «Голливуд» встретила двумя рядами ученических парт, прикрытых белыми скатертями, стенами в бордовых тонах. Перед подиумом с ионикой, ударниками и электрогитарой расположилось квадратно-метровое подобие танцпола. У барной стойки загодя улыбались две официантки, высовывалась лысина бармена.

Калтыжанин плюхнулся на «камчатке», раскрыл картонное меню.

Из посетителей во втором ряду уселась парочка студентов. Парнишка придирчиво выбирал блюда, интересуясь у официантки ингредиентами и «почему так дорого». Спутница развлекалась разглядыванием Сорокина украдкой. Музыканты курили в ожидании настоящих клиентов.

Южанин оторвал глаза от картона, тут же подскочила официантка с бэджем «Альфия», детской улыбкой и мушкой а-ля Синди Кроуфорд.

Стас решил соответствовать Голливуду – как Брюс Ли, попавший в Рим и не зная языка, без слов потыкал пальцем в меню. Выбрал проверенно-традиционное. Альфия, как девчушка с портфелем, упрыгала поближе к кухне.