Эффект Нобеля
Шрифт:
Собеседники рассмеялись.
Грянул взрыв. Содрогнулись стекла, колыхнулись занавески. Хрипнул и заглох кондиционер.
Журналистка инстинктивно упала ничком, маникюр впился в ворс персидского ковра, сердце выпрыгивало наружу. Глазки забегали по светло-коричневым туфлям Лугинина, легкий запашок неприятно кольнул женский носик.
Туфли развернулись к Вере, Гольц боязливо подняла глаза – Михаил Иванович улыбнулся в бороду.
– Не обманул поставщик! Стекла целы. Обещал, что выдержат
Журналистка вцепилась в поданную руку, поднялась, оттянула платье у талии.
Влетел Константин Петрович.
– Все целы?! Пожалуйста, не покидайте кабинет.
Исчез за дверью.
– А вас только стекла волнуют? – Вера замахала руками, как веером, стараясь оправиться от шока. – Ну да, какое это уже по счету покушение? Можно и привыкнуть.
– Я уже сбился со счета. – Лугинин махнул рукой, отойдя к окну.
«Фидель, одним словом. Такой же неубиваемый. Хотя мне грех жаловаться. Нет уж, пусть его убивают без меня, к черту все эти интервью! Еще пожить охота».
Гольц полуотвернулась, наспех перекрестилась по-православному, поцеловала руку по-католическому.
– Вот одна из причин, почему я не даю интервью. – Михаил Иванович не отрывался от окна. – В любую минуту может случиться подобное. Зачем подвергать риску ни в чем неповинных?
Журналистка схватила исписанные листы бумаги.
– Мне пора бежать! Спасибо за интервью, – а про себя подумала: «Да уж, спасибо. Лучше б не напрашивалась».
Олигарх усмехнулся.
– Как же ваши соседи поживают? Или тоже привыкли?
– Соседи сбежали несколько лет назад, продав мне свои земли. Дома справа, слева и напротив принадлежат мне, и для спокойствия и для передислокации. Но это не для печати.
– Конечно, конечно.
Послышался вой сирен, свист тормозов, поспешное хлопанье машинными дверьми. Вновь появился Константин Петрович.
– Ну что там? – Лугинин обернулся.
– Взрывчатка в коробке с сакурой. Садовник погиб.
Вера вскрикнула, смутилась.
– Как пронесли? – допрашивал хозяин.
– Неясно. Приборы не обнаружили. Видимо, опять новейшая разработка. Постараюсь пробить по своим каналам. Хотя и так можно сказать, откуда ноги растут.
Гольц поймала еле уловимый жест миллиардера – палец к губам. Телохранитель смолк.
Михаил Иванович обернулся к журналистке.
– Вам, наверное, не очень хочется общаться с милицией? Мы постараемся сделать так, чтобы вас допросили позже.
– Нет уж, я хочу на это посмотреть. Вторая статья наклевывается, – храбрилась четвертая власть.
– Похоже, к вам возвращается инстинкт хищницы. – Лугинин ухмыльнулся. – Пойдемте.
Двор кишел милиционерами. Возле воронки суетились эксперты, фотографировали, брали пробы грунта. Чуть поодаль безжизненно валялась оторванная рука.
Тошнота подкатила к горлу, Гольц раздула щеки, силясь сдержаться.
– Петр Степанович, – обратился Лугинин к полковнику, – если можно, допросите нашу прославленную журналистку позже. Она, хоть и не звезда, но в шоке.
– Конечно, Михаил Иванович. Рад, что вы способны шутить.
– Константин Петрович, – олигарх быстро отдавал распоряжения, – пусть Юра отвезет госпожу Гольц домой. Всего доброго, Вера Павловна. Извините, что так вышло.
Женщина только кивнула, решив отложить дополнительную статью в долгий ящик. Начальник охраны отвел журналистку к гаражам. Коротко шепнул водителю в фуражке, тот отошел. За руль сел мужчина средних лет с азербайджанским налетом, в таком же костюме, как у главного телохранителя. Константин Петрович открыл заднюю дверь, Гольц проскользнула на сиденье.
– Вас отвезут домой.
– Нет. – Вера сглотнула слюну. – В редакцию.
– Как скажете.
Мягко завелся мотор. Телохранитель выудил из кармана диктофон, вложил в женские руки. Аристократично захлопнулась дверь. Представительский седан медленно покатил к воротам.
– Уехала? – Михаил Иванович вгляделся в лицо подошедшего начальника охраны.
– Да.
– Чувствую, прокатит она меня, как тогда в Давосе. Помнишь?
Давос. Конец января – начало февраля. Пять лет назад.
Зал кишмя кишел представительными леди и джентльменами. Голубая стена-фон, посредине громадный дисплей с надписью «World Economic Forum», сломанный обод колеса пронзил три синих «О». Опустевшая светящаяся трибуна. Кислая физиономия Клауса Шваба, развалившегося в желтом кресле, выслушивающего присевшего рядом индуса. Беглая английская речь, транслирующаяся на десятки языков в наушники собравшимся. Сотни видеокамер – под прицелом каждый сантиметр. Ни один жест, полувзгляд, соринка не ускользнут от всевидящего ока. Мужской парфюм соревнуется с женским в доминировании накондициорованного помещения.
Гладковыбритый Лугинин в пиджаке от Армани примостился с левого края, утонув в мягкости кресла.
– Вы на собственном самолете? – по-русски, между прочим, спросил сосед справа – шатен с окладистой бородкой.
Михаил Иванович бегло глянул на бэндж, не разглядел, но ответил:
– Нет. Зачем он мне? Я практически никуда не выезжаю.
– Строите коммунизм в отдельном городе? – Шатен усмехнулся.
– Просто пытаемся жить по Закону.
– По вашему закону?
– Уж, конечно, никак не по вашим двойным стандартам, – побрил миллиардер.