Египетские ночи
Шрифт:
Тот пошатнулся и рухнул на пол. Хотя англичанин и был ему ненавистен, Али не мог не отдать должное его физической силе.
На следующий день они возобновили занятия, как будто ничего не произошло, однако с этого момента Али проникся к учителю фанатичной ненавистью, которая затмила для него весь мир.
Большую часть жизни он провел в отцовском доме во Франции, однако, наезжая в Каир, со всей отчетливостью сознавал, где его настоящие корни.
Отца, впавшего в старческое слабоумие, интересовали исключительно женщины. Мать Али наотрез отказывалась выходить из дома или общаться с европейцами. Она
Мать не имела ничего против других женщин, которые время от времени появлялись в доме, и терпимо относилась к их присутствию. Сама она была счастлива в своей комнате, окруженная служанками, где часами предавалась блаженному ничегонеделанию. А еще она любила восточные сладости, от которых сильно располнела.
Супруг давно утратил к ней всякий интерес. Зато обожал сына и баловал его как только мог.
В семнадцать лет Али получал от отца на личные расходы сумму, которая любому европейскому юноше его возраста показалась бы несметным богатством. У него были собственные беговые лошади, автомобили и женщины, ибо деньги позволяли купить любую из них.
Отец лишь усмехался, когда сын уводил у него из-под носа очередную приглянувшуюся ему красотку, с которой он сам был не прочь предаться любовным утехам.
Некогда их дом был частью дворца и, хотя впоследствии подвергся перестройке, сохранил признаки былого величия. Здесь были и башни, и резьба, и мозаика, и сотни крошечных комнаток с узкими стрельчатыми окнами, которые почти не пропускали света.
Как и весь Восток, такая обстановка способствовала разного рода интригам. О тех, кто здесь жил, окружающий мир даже не ведал, равно как и о чувственных утехах, свидетелями которых были эти стены. Хладнокровные европейцы могли лишь строить догадки, ибо ни барон, ни его сын не имели ни друзей, ни близких знакомых.
Впервые Али познал любовь у себя дома – нет, не любовь мужчины и женщины, а любовь принца к рабыне.
Здесь обитало множество женщин, и все они принадлежали ему. Женщины, искушенные в искусстве любви, женщины всех возрастов, многие – темнокожие юные красавицы, от одного вида которых у него перехватывало дыхание, и все же он отворачивался от них, предпочитая холодных светлокожих девушек, которые приезжали в Каир из Европы, когда спадала жара.
Возможно, была какая-то неизбежность в том, что его ненависть к англичанам вылилась в страсть к англичанкам. Верхом его мечтаний было покорить их, подчинить своей воле, заставить признать своим господином.
Его женитьба вызвала в свое время немало слухов и пересудов. Али познакомился с Ивон ле Брелак в Париже и сразу же увлекся ею, но не потому, что она была француженкой, а потому, что у нее была внешность типичной англичанки.
Ивон была родом из Нормандии – светлая кожа, каштановые волосы с золотистым отливом и голубые глаза, – в общем, облик, вполне типичный для тех краев. Свою роль сыграло и то, что она происходила из хорошей и даже именитой семьи.
Они обвенчались в соборе Квемпера со всей помпезностью, присущей католическому обряду. Али настаивал, чтобы на медовый месяц Ивон поехала с ним в Каир, поскольку там как раз наступил прохладный сезон, и молодая жена с радостью согласилась.
Однако,
Милая и наивная Ивон даже не догадывалась, что ее там ждет. Али же, описывая свой каирский дом, давал безудержную волю фантазии.
Тесные, темные комнаты, где, словно тени, двигались темнокожие женщины, в их числе была и сама старая баронесса, толстая и беззубая. Неудивительно, что молодая жена до смерти перепугалась.
Но что еще хуже, страстные домогательства супруга привели ее в ужас. Впервые в жизни она задумалась о строении собственного тела и вскоре прониклась к нему омерзением, до смерти напуганная и болью, и изведанным удовольствием.
Все вокруг казалось ей грязным, непристойным, все повергало ее в ужас, и вскоре ею овладело одно-единственное желание – как можно скорее вернуться домой.
По сути Ивон была еще ребенком, причем куда более невинным, чем мог предположить Али. Он очаровал ее, уговорил выйти за него замуж, однако не знал, как пробудить в ней любовь к себе.
Когда ему сообщили, что молодая супруга сбежала, он лишь расхохотался, а получив от отца Ивон письмо, в котором тот извещал зятя, что его дочь никогда не вернется назад, лишь пожал плечами. Вскоре он уже забыл о ней, как будто ее никогда не было в его жизни, и вновь повел охоту за другими женщинами.
Али прекрасно понимал, что легкая добыча не способна подарить ему длительное удовлетворение, однако, покуда им владело желание, он проявлял упорство и изобретательность, расставляя свои сети с завидным хитроумием, унаследованным, по всей видимости, от восточных предков.
Он возжелал Энн с самой первой минуты, когда увидел. Поначалу он думал, что она станет легкой добычей. Увы, этого не произошло, зато пока он добивался заветной цели, ее хладнокровие и самоуверенность распаляли его все больше и больше.
Стоило ему подумать о ней, как в нем тотчас просыпался дикарь. Боже, как хотелось ему схватить ее за светлые, непокорные кудри, чтобы заглянуть в ясные голубые глаза, которые смотрели на него без тени смущения, или впиться губами в коралловые губы, которые еще не изведали страсти и поцелуев!
«Никогда, – сказал он себе, – никогда еще ни одна женщина не возбуждала меня с такой силой, ни одну из них я так не жаждал сделать своей». Тем не менее Али был осторожен. Он по опыту знал, что англичанки – крепкий орешек. Нередко они бывают весьма смелы и чувственны в своих фантазиях, однако тело их остается холодным как лед.
Эти хитрые дочери Альбиона умеют в самый последний момент выскользнуть из ловко расставленных силков, когда мужчина уже уверен, что пташке ни за что от него не упорхнуть.
Али мог думать об Энн часами, мысленно представляя ее нежный образ. Он знал, что должен проявлять благоразумие и выдержку – иначе просто спугнет ее. Точно охотник, который насыпает крошки перед силком, он действовал очень осторожно – приманивал, приручал, старался усыпить ее бдительность.
Вероятно, именно страсть, которая скрывалась за внешним спокойствием, и притягивала к нему Энн. Сама толком не понимая, что все это значит, она тем не менее догадывалась, что он прячет свое лицо под маской.