Его батальон
Шрифт:
Однако неужели Нагорный ворвался в траншею?
То, что еще недавно казалось комбату желанной удачей, теперь почти вызывало испуг, и он замирал в предчувствии, что именно так и случилось. Но тогда что ж! Тогда сержант там обречен и погибнет, пока батальон будет сидеть на исходной позиции и ждать, что предпримет начальство. Сам он, конечно, предпринять ничего уже не мог.
А может, это им показалось? Может, Нагорный где-либо схоронился в воронках, дождется ночи и выберется обратно? Или он давно уже погиб? Погибший, он не вызывал тревоги, разве что слабое, почти привычное для командира чувство человеческой жалости, слишком обычной в подобных случаях. Волошин обвел взглядом лица командиров в траншее, но лица эти были мрачно-спокойными, похоже, никто из них особо не вслушивался в редкие, почти случайные выстрелы на высоте. Разве что Гутман...
Но Гутман, кажется, уже был занят другим. Обернувшись в траншее, он недолго повглядывался в тыл и предупреждающе окликнул комбата:
– Товарищ капитан!
Волошин оглянулся. В сбегавшей к болоту гривке кустарника с пригорка вниз пробиралась группа людей, в первом из них, в накинутой поверх шинели палатке, он сразу узнал командира полка.
Так вот почему его не оказалось в штабе!
Впрочем, все было в порядке вещей. Произошла неудача, и начальство пожаловало в батальон, чтобы во всем разобраться на месте. Что ж, возможно, так оно и лучше. Может, майор еще и наблюдал все это побоище, значит, долго объяснять ему не придется.
– Гутман! – окликнул он ординарца. – Бегом в девятую взять сведения о потерях!
Минуту спустя в траншейке стало тесно от невпроворот набившихся в нее людей. Командир полка прибыл сюда со всей своей свитой: адъютантом, ординарцем, заместителем по политчасти майором Миненко; сюда же прибежал и Маркин, и двое проверяющих из штаба полка. Хорошо, что бризантный обстрел прекратился и редкие разрывы грохали теперь в стороне совхоза, а то бы одного меткого залпа было достаточно, чтобы обезглавить полк.
Волошин, отстранив к стенке начхима, торопливо протиснулся навстречу командиру полка.
– Товарищ майор, атака не удалась, батальон отошел...
– Кто разрешил? – резко перебил его командир полка.
– Не было связи. Немецкая артиллерия...
– Кто разрешил? – жестче прежнего оборвал его командир полка, неподвижным взглядом уставясь ему куда-то на грудь. В траншее сделалось тихо. Предчувствуя скандал, все напряженно рассматривали комья земли на бруствере.
– Я же вам объясняю, – повысил голос Волошин, собрав воедино всю свою выдержку, чтобы хоть внешне казаться спокойным.
– Кто разрешил отойти? – четко вырубая каждое слово, добивался командир полка. – Вы получили приказ на атаку?
– Я получил приказ на атаку, но мне не хватило времени разведать высоту, товарищ майор. А там оказалось более восьми пулеметов! К тому же батальон попал под губительный огонь бризантных и потерял треть состава...
– Я спрашиваю, – тише и оттого еще более зловеще повторил свой вопрос командир полка. – Я вас спрашиваю, кто вам разрешил отвести батальон на исходный рубеж?
Волошин замолк. Он уже знал эту манеру многих начальников долбить подчиненного вопросом, не давая тому ответить. Наверное, и теперь отвечать не имело смысла, его ответ вовсе не интересовал командира полка.
– Кто разрешил отойти?
Стоящий за командиром полка одетый в новенький белый полушубок майор Миненко с неизменной улыбочкой на добродушном лице заметил язвительно:
– Похоже, он первый день командует батальоном. И не понимает, что, прежде чем принять такое решение, следует посоветоваться.
Все время тщательно сохраняемое спокойствие комбата вдруг разлетелось вдребезги.
– Я не первый день командую батальоном и знаю, что следует. Но одного знания недостаточно. Чтобы доложить, надобна связь, а ее...
– А кто же должен заботиться о связи? – ядовито произнес командир полка, допустив явный промах в знании недавно введенного боевого устава, и комбат не замедлил этим воспользоваться.
– В данном случае – ваш штаб, товарищ майор. Согласно новому боевому уставу связь в частях организуется сверху вниз и справа налево.
– Грамотный! – невозмутимо сказал командир полка своему заместителю, кивнув в сторону комбата. – Грамотный. А почему не взята высота?
– Я объяснил почему. Не подавив огневых средств, я не могу губить людей в бесплодной атаке, – сказал он твердо и даже с некоторым вызовом, тут же поняв, что в этот раз сам допустил оплошность, – о людях говорить не следовало. И действительно, командир полка подхватил язвительно:
– Ага, жалеешь людей! Жалостливый! Ты слышь, Миненко? – кивнул он замполиту. – Ему людей жалко. На приказ ему наплевать – его одолела жалость. Вы слышали? – обращался майор ко всем, кто находился в траншее. Но все угнетенно молчали. – Может, ты еще и себя пожалеешь?
– Я себя не жалею. Но бойцов – да. И понапрасну губить батальон не стану, – четко произнес комбат, подумав, что теперь уж терять ему нечего. Но он ошибался. Он еще не знал, что ему уготовил командир полка.
– Вот как? – удивился майор. – Тогда я тебя отстраняю. Я тебя отстраняю от командования! – Плотное, обветренное лицо командира полка выражало предел решимости. – Ты понял?
– Я понял, – мало что понимая, спокойно ответил Волошин и, чтобы не пошатнуться от охватившей его странной расслабленности, прислонился к стенке траншеи. Командир полка тем временем сдержанно-мстительным взглядом окинул командира в траншее.
– Лейтенант Маркин!
– Я вас слушаю, – отозвался издали начальник штаба.
– Командуйте батальоном.
– Есть! – не очень уверенно ответил Маркин.
– Навести в батальоне порядок и атаковать высоту. К тринадцати ноль-ноль доложить о взятии! Ясно?
– Ясно, – заметно упавшим голосом выдавил Маркин, и Волошин подался от стенки.
– Каким образом он ее возьмет к тринадцати? – вмешиваясь в ставшее уже не своим дело, бесцеремонно заговорил он. – Вон на соседней немцы. Они бьют батальону во фланг и спину. Сначала надо взять высоту «Малую»...