Его бывшая слабость
Шрифт:
Тут натягивал на ее стройные ножки шортики.
Тут она расплескала кофе, неосмотрительно оставленный мной на плите.
А этот ящик пришлось заменить, когда, вернувшись из больницы и проверив часть компромата на Аню, я голыми руками сорвал его со стены. И не остановился бы в своем желании крушить и ломать. Да только отключился.
Стоило снова прийти в себя, решение пришло само собой.
Не могу без нее. Надо, сука, чтобы рядом была! Не надышался я ею! Пусть хоть собственными руками меня убьет. Или я ее. Но чтобы
Избавиться от нее. Конечно…
Кажется, я уже готов заплатить любую цену, чтобы оставить ее себе. Даже если эта цена — предательство. Однако теперь не могу отделаться от призрачной надежды, заполонившей мысли.
Закидываю в кипящую воду два пакетика ненавистной гречки и ставлю таймер на часах. Вот и эти часы… Их сестра подарила на Новый год. Но я вспоминаю об этом, лишь напрягая извилины. В голове при каждом взгляде на экранчик всплывает только Анин образ.
Прикрываю глаза, стараясь удержать в голове это безмятежное видение. Цепляюсь за любимые черты сознанием, но они ускользают, словно вынуждая меня идти в ту комнату, где это ненавистное создание во плоти и крови!
Едва не вздрагиваю, когда часы на руке начинают вибрировать, оповещая об истекшем времени. Вот так бы и на эти четыре месяца таймер поставить, прикрыть глаза, а потом беспощадно вырезать из сердца эту опухоль!
Выключаю гречку и вываливаю ее в тарелку. Как-то слишком яростно выходит, оттого часть каши оказывается на полу. К черту! Надо найти новую домработницу, а то весь дом засрался!
Разбавляю гречку молоком и топаю к двери, вызывающей у меня бурю смятения. Не выгонит ведь? Голодная наверно. Действительно обиделась?
Толкаю дверь, не удосуживаясь постучать, и замираю в проеме. Словно маленький ангел в облаке атласа, скрутившись калачиком на кровати, спит Невеличка.
Колеблюсь лишь несколько секунд. В итоге бесшумно прохожу по комнате и, поставив тарелку на тумбочку, опускаюсь на корточки перед кроватью. Неужели все же любишь меня? Или опять врешь?
— Глеб, — словно шелест.
И мое выдрессированное сердце привычно замирает. Падаю коленями на пол и ложусь грудью на кровать. Руки сами безвольно тянутся к припухшим от слез щекам.
Если она действительно меня любит, это объясняет, почему она стойко сносила мое скотское поведение и не пыталась сбежать. Готова принять любое наказание от такого мерзавца, как я?
Сглатываю вставший в горле ком, трепетно очерчивая нежный овал лица костяшками пальцев. Помнится, все мои грезы в отключке сводились лишь к тому, чтобы она была жива…
Я просил шанс. Я его получил. Как теперь поступлю?
Что-то подсказывает, что бороться с ней у меня не хватит сил. Пришло время побороться с самим собой. И после сегодняшнего насыщенного событиями дня я буду удивлен, если еще не просрал свой шанс окончательно.
Маленькая. Что же мне теперь делать?
Глава 15.АНЯ:
Просыпаюсь оттого, что мне кажется, будто с меня сползает платье. Непонимающе разлепляю заплывшие от слез глаза. А нет, не кажется…
— Чертова шнуровка, — ворчит надо мной грубый голос.
Глеб… Тело моментально обмякает от прикосновения настойчивых рук. Но я тут же вспоминаю, при каких обстоятельствах оказалась в своей комнате. Распахиваю глаза и, ловя уже почти слезший с груди корсет, непонимающе переворачиваюсь на спину.
Глеб нависает надо мной, упираясь коленями по бокам от моих бедер.
— Выспалась?
Кажется, не ожидая моего пробуждения, он выдает первое, что приходит на ум.
— Что ты делаешь? — Я оглядываю себя.
— Пытаюсь освободить своего ребенка из этого тесного плена, — рычит он, вновь вцепляясь в меня ручищами.
По телу проходит ледяная волна. Это кошмар какой-то? Он с ума сошел? Настолько ненавидит меня, что готов распотрошить, лишь бы поскорее избавиться?!
В панике пытаюсь выползти из-под обезумевшего Глеба, с горечью осознавая, что смысла оправдывать его больше нет.
— Нет-нет, глупая. — Он ловит меня и притягивает к себе, отсекая последние попытки сопротивления. — За кого ты меня принимаешь? Я говорю о платье. Корсет тугой…
Перестаю вырываться и замираю, позволяя ему прижимать мою голову к груди. Слушаю бешеный ритм его сердца и пытаюсь взять себя в руки. Кажется, я достаточно устала, чтобы поверить, что Глеб готов устроить мне преждевременные роды.
— Нормальный корсет! — выпаливаю я, упираясь ладонями в твердую грудь. — У меня и сил таких нет, чтобы на животе его затянуть так, как вы!
Он послушно отстраняется, однако тяжелый вздох красноречивее любых слов. Значит, вот как с вами надо, Глеб Виталич?
— Я разве не сказала не прикасаться?! — Меня снова бьет крупная дрожь, когда я вспоминаю, что выкинула перед тем, как оказаться в своей комнате.
— Угомонись, — отмахивается Глеб, как от назойливой мухи. И берет с комода тарелку. — Рот открывай.
— Спасибо, — шиплю, — не голодна! Говорите уже, зачем пришли?
— Я не к тебе. Моему ребенку нужно поесть.
— Вы только посмотрите, как мы заговорили! — Я в ярости таращу на него глаза. — «Моему ребенку»?! Да вы, поди, опять пьяны, Глеб Виталич? Не твой! Ясно! Хоть убей меня, но тебе не достанется! Я не позволю, чтобы моя дочка росла с неуравновешенным папашей, да еще и среди твоих этих…
Проглатываю нецензурные слова, когда Глеб, с грохотом опустив тарелку на тумбочку, придвигается ко мне и хватает за подбородок.
— Ань, я изо всех сил пытаюсь держать себя в руках! Так что лучше не беси меня! — шипит он мне в лицо. — Еще раз скажешь, что дочь не моя, я организую незамедлительную процедуру ДНК! Рот открыла!