Его бывшая слабость
Шрифт:
Резко сажусь на кровати, не в силах поверить глазам. Больница? Снова?! Нет. Нет-нет! Быть того не может! Я ведь только что была в руках Глеба! Это же не может быть сном?! Я не выдержу опять этой потери! Он ведь точно только что был рядом! Пусть злится и желает меня убить, только бы живой…
Слышу, как щелкает замок, и в палату врывается шум из коридора. Но из-за ширмы перед кроватью не могу увидеть, кто вошел.
— Тебе бы сейчас своим восстановлением заниматься, а ты опять об этой девице печешься, — ворчит незнакомый
— Это мой ребенок, — отвечает второй голос, и я облегченно откидываюсь обратно на подушку. — Я должен был убедиться, что она в порядке.
Глеб. Значит, не приснился. Слава тебе господи! Живой…
Невольно вспоминаю угрозу, которую он бросил, прежде чем я отключилась. И вздрагиваю. Он ведь не заберет у меня малышку?
Снова в панике сажусь на кровати. Нет! Он не посмеет. Живой — хорошо. Даже отлично! Но это ведь мой ребенок! Моя дочка!
Кровь в висках начинает стучать с такой силой, что в глазах темнеет. В хаотичных мыслях мелькает осознание, что если Глеб захочет, ему не составит труда отобрать у меня ребенка.
Нет! Ни за что. Только через мой труп.
— Как ты можешь быть так уверен? — спрашивает незнакомый голос, подкидывая мне идею.
Действительно! Как он может быть уверен, что моя малышка от него?
— Она не твоя! — выкрикиваю я, не успев как следует подумать.
В палате повисает пробирающая до дрожи тишина. Успеваю досчитать до десяти в попытке восстановить нервное дыхание. А затем из-за ширмы выплывает разъяренное лицо Глеба.
— Что. Ты. Сказала? — рокочет он.
— Н-не твоя! — уже куда менее уверенно выпаливаю я.
— Что и требовалось доказать. — Из-за ширмы, пожимая плечами, выходит и второй мужчина. — Я ведь говорил.
Вижу, каких усилий Глебу стоит сохранить самообладание. От сдерживаемой ярости у него пульсируют виски. И даже мочки ушей подрагивают от того, как на лице играют желваки.
Ой-ей… Только сейчас начинаю понимать, какого масштаба катастрофу решила организовать. Если ребенок не его, он ведь меня прямо сейчас линчует.
Глеб выпрямляется, неторопливо подходит к кровати и, развернув стул, седлает его, складывая огромные ручищи на спинку.
— А чей же? — с деланой заинтересованностью спрашивает он, однако я вижу, как на его шее подергивается нервная венка.
— К-какая разница? — запинаясь, отвечаю я.
— Позволь, я помогу тебе придумать, — хищно усмехается он. — В наш первый раз. На рояле. Ты была девственницей.
Чувствую, как в лицо бросается жар. Да как он может так просто говорить о столь интимных вещах? Еще и в присутствии посторонних!
Нервно хлопаю глазами, пытаясь прийти в себя.
— Сразу после этого тебя сбила машина, — продолжает Глеб. — Больница. Кома. Исправь, если я что-то пропустил?
Мне нечего сказать. Он все знает.
— После больницы моя сестра притащила тебя в мой дом. Там камеры, — словно отсекая все пути отступления,
Хотя подозреваю, что про камеры Глеб намеренно соврал. Но вариантов проверить это у меня в любом случае нет.
— Я скажу раз, и не дай бог мне придется повторить это снова: не смей мне больше лгать! Я уже с лихвой нажрался твоего вранья!
— Да я не понимаю, о чем ты! — взрываюсь я, не ожидая от себя такой реакции. Но дальше терпеть уже нет сил. — Что я, по-твоему, такого сделала?!
Роняя стул, Глеб вдруг на удивление резко вскакивает на ноги. Подается ко мне и до боли сжимает мои щеки пальцами.
— Ты. Убила. Меня, — шипит он сквозь сжатые зубы, выделяя каждое ледяное слово.
Яростный взгляд падает на мои разомкнувшиеся губы. Вижу, как кадык дергается под густой бородой, когда Глеб шумно сглатывает.
— Ты злишься, потому что пострадал, прикрывая меня? — все еще непонимающе бормочу я.
Он морщится, наконец заглядывая мне в глаза.
— Ты дура? — бросает он грубо, а его брови болезненно дергаются. — Да я готов снова и снова повторять это, если бы ты того стоила!
— Зачем же прикрыл собой, если не стою? — сдавленным голосом зачем-то спрашиваю я, зная, что это разозлит его еще сильнее.
Так и есть. Его ноздри раздуваются, как у быка перед матадором.
— Тогда я еще не знал, какая ты тва…
Он вдруг осекается, и рука на моем лице слабеет. Опирается на простыню, и я вижу, что у него буквально подкашиваются ноги.
— Глеб?! — Вскакиваю коленями на кровати, когда он начинает оседать на пол. — Помогите!
Подхватываю его под руку, обвиваю за плечи, не позволяя упасть, пытаюсь затянуть на свою койку. А он еще и сопротивляется! Вы только посмотрите на этого барана упертого!
К нам подскакивает незнакомец, который до этого упорно пялился в окно, явно не желая быть свидетелем наших разборок, а потому не сразу понял, что произошло. Помогает мне усадить Глеба на кровать и вынуждает его опуститься на мою подушку.
— Я ведь об этом и говорю! — ругает он Глеба. — Хочешь вообще в кресле оказаться?! Или сразу на том свете?! Я ведь предупреждал, что после комы нельзя так рано из больницы сбегать!
Сказав это, мужчина почему-то окидывает меня гневным взглядом.
— Угомонись, Валер, — обессиленно ворчит Глеб, облизывая пересохшие губы. — Лучше водички принеси.
Незнакомец по имени Валера отправляется выполнять просьбу. А я нависаю над Глебом, встревоженно вглядываясь в его лицо, когда он прикрывает глаза.
Коляска? Кома? Тот свет?!
Так вот почему его штормило, пока он обнимал меня утром. Он нездоров… Причем, судя по словам незнакомца, это может закончиться очень плохо.
Сердце словно спотыкается, когда я понимаю, что он все еще может оставить меня. Невольно касаюсь хмурого лица, но тут же отдергиваю руку, когда Глеб лениво открывает глаза.