Его бывшая слабость
Шрифт:
— Я ведь из-за тебя даже умереть не смог, — хрипит он. — Ты все приходила во сне. И разбудить пыталась.
Глава 4.АНЯ: Решительная… дура
Я ему снилась, пока он был в коме?
Как бы я хотела быть рядом! Но я ведь была уверена, что его уже нет в живых. Набравшись смелости от его слов, я осторожно касаюсь хмурого лица.
Глеб тяжело вздыхает, прикрывая глаза и словно давая мне волю делать то, что я хочу, пока он не смотрит. Он едва
Это какая-то внутренняя борьба. Уж я-то знаю. Каждую морщинку на этом лице выучила.
Видимо, проиграв свою душевную войну, Глеб хмурится и утыкается лицом в мою ладонь.
— За что ты так со мной, Невеличка? — тихо шепчет он.
Ноги подкашиваются от этого нежного прозвища, придуманного самим Глебом. Опускаюсь на край кровати и, окончательно осмелев, прохожусь пальцами по заросшей голове.
— Вам бы подстричься не помешало, Глеб Виталич, — бормочу, игнорируя его вопрос.
Сколько можно переливать из пустого в порожнее? Ну не знаю я, о чем речь. Вот как объяснит все толком, тогда и разберемся.
Рядом с кроватью снова возникает незнакомец. Я поднимаюсь и отхожу, чтобы не мешать приводить Глеба в порядок.
— Сколько тебе повторять: я пластический хирург, а не твой семейный доктор, — ворчит мужчина, и я наконец понимаю, кто передо мной.
Валерий Александрович. Пластический хирург. Мы познакомились непосредственно перед нападением на клуб. Буквально за секунды до взрыва. Он вроде друг Глеба. Это хорошо, что рядом с ним есть люди, которые о нем заботятся.
— Рада, что с вами все в порядке, Валерий Александрович, — искренне говорю я, заглядывая через его плечо, чтобы видеть лицо Глеба.
— Не смей даже заговаривать со мной, — слышится тихий ответ доктора. — Если бы не Глеб, я бы тебя самолично придушил.
Отшатываюсь, словно мне влепили увесистую пощечину. Вжимаюсь в ширму, когда Валерий Александрович проносится мимо меня и покидает палату, оповестив об этом грохотом двери о косяк. Непонимающе смотрю на Глеба, который лениво размыкает глаза.
— Скажи еще, что уязвлена? — недобро усмехается он. — У Валерки отец очень сильно пострадал в том нападении, что ты помогла организовать.
— Я помогла? — хмурюсь непонимающе. — Глеб, да о чем ты?!
— Завязывай уже строить из себя святую невинность. Я знаю, что ты была информатором этих баранов. Сливала им инфу об аукционе.
— Бред! — взрываюсь я. — Ты веришь в эту чушь?!
Приплыли. Ну, зато хоть какие-то подвижки.
— Сначала не хотел, — выдавливает он.
— А потом? — ошарашенно отзываюсь я, не в силах поверить, что меня так просто оклеветали. Да и кому это могло понадобиться? Кто я такая, чтобы меня подставлять?
— А потом ознакомился с доказательствами. — Каждое
Во мне закипает праведный гнев. Я просто поверить не могу в то, что он говорит!
— Какими доказательствами, Глеб?! — Не могу сдержаться. — Доказательствами чего? Того, что я ничего не делала?
Он измученно выдыхает, и я понимаю, что совсем несвоевременно затеяла этот разговор.
— Я догадывался, что ты начнешь отпираться, — вяло кивает он. — Но все же надеялся услышать признание от тебя лично.
— Мне не в чем признаваться, — ровным тоном отвечаю я, чтобы не волновать неожиданного пациента, занявшего мое место.
Вижу, что Глеб хочет сказать что-то еще, но в палату возвращается Валерий Александрович со шприцем в руках.
— Еле выпросил, — ворчит он. — Щас вколю, но если вместо того, чтобы отлеживаться дома, продолжишь шататься где ни попадя, я тебя принудительно обратно в больничку упеку! А твою эту… в ментовку! Понял?
— Понял-понял, — усмехается Глеб, вновь облизывая сухие губы. — Сейчас только по-быстрому сгоняем, все оформим, и домой.
— Глеб, — серьезно говорит доктор, — ты уверен, что это хорошая идея?
— Ты ведь сам слышал, — полусонно отвечает Глеб на непонятный мне вопрос. — Все еще считаешь, что он не мой? Мне нужны гарантии.
— Смотри сам. С тобой ведь бесполезно спорить, — отмахивается Валера, вкалывая Глебу какой-то препарат. — Полежи хоть часок. Не срывайся сразу.
Доктор выходит из палаты, и я снова крадусь к кровати. Поднимаю стул, который Глеб уронил чуть раньше, и усаживаюсь рядом. Глеб все же заснул.
Осторожно касаюсь его руки, прослеживая пальцем узор из плотных вен под смуглой кожей. Сгиб локтя под закатанным рукавом рубашки весь словно в комариных укусах и мелких синяках. Очевидно, от капельниц.
Бедный мой. Ты ведь терпеть не можешь больницы.
Спохватываюсь и тянусь к широкой шее, желая расстегнуть воротник рубашки, чтобы ему было легче дышать. Уже три пуговицы позади, а я все не могу оторвать руки от его горячей кожи. Так хорошо просто знать, что он жив. Иметь возможность прикоснуться к нему. Поговорить. Да просто видеть его…
Правда, его состояние мне совсем не нравится. Как и реакция на меня.
Хотя… Судя по тому, что в полубреду он не помнил о своей напускной жестокости, он не так уж и ненавидит меня? Но и вряд ли все еще любит, как заверил меня в нашу последнюю встречу. Сердце неприятно сжимается. Словно я упустила что-то очень важное.
Может, еще не все потеряно?
Подаюсь вперед и касаюсь губами его груди. Плевать, чего он там себе надумал, я найду способ доказать, что не предавала его. Я уже достаточно знаю его вспыльчивый нрав. Пусть позлится. А когда остынет, сам поймет, что вся эта клевета шита белыми нитками.