Его другая
Шрифт:
— Так приходи, — пожимаю плечами, — Скоро у нас выступление на городском конкурсе, можешь поболеть за нас.
— Ммм, парни, надо сходить. Будет на что посмотреть, — задорно играет бровями, за что получает неодобрительный взгляд Давида в зеркале заднего вида.
— Ты о сестре моей говоришь сейчас, — в голосе слышится предупреждение, на которое Саша только закатывает глаза.
— Может я об Оле? — заговорщицки подмигивает мне. А потом, пока Давид отвлекается на то, чтобы завести машину и отъехать от дома творчества, склоняется и шепчет. — Мари, не обижайся, о тебе тоже. Только тттсс, твой крейзи брат если услышит, лишит
— Я и так тебя их лишу, — грозно звучит с переднего сиденья.
— А я помогу, — добавляет Демьян.
Мне кажется, или я слышу едва заметные нотки ревности в его голосе? Хотя не удивительно. От меня не укрывается как он иногда смотрит на Мариам, когда думает, что его никто не видит.
— Да что ж такое, все против меня? — наигранно возмущается Саша, — Оля, хоть ты меня защити!
— Я не дам тебя в обиду, — смеясь, накрываю его руку своей.
— Спасибо, милая, — он кладёт свою сверху, заглядывая мне в глаза, как обиженный дворовый котяра, — ты лучшая!
Снисходительно качнув головой, перевожу взгляд вперед и тут же застываю. От того, как на меня в зеркале смотрит Давид ознобом пробивает до самых костей. Медленно забрав свои ладони из Сашиных, отворачиваюсь к окну.
Что я опять не так сделала?
Глава 6
Давид
Разуваюсь и захожу в дом. На кухне несвойственно этому времени суток горит свет. Бросаю взгляд на наручные часы. Начало первого. Мои все в это время спят, а значит…
Подумав, что меня это не касается, направляюсь прямиком к лестнице, ведущей на второй этаж, но поднявшись на вторую ступень, останавливаюсь. Сжимаю поручень, и не давая себе времени на размышления, разворачиваюсь обратно.
И действительно. Догадка подтверждается в образе сидящей за столом Ольки. Девчонка ест салат, подобрав под себя одну ногу. Меня не замечает. Я же опираюсь плечом на дверной косяк и складываю руки на груди. Глаза примагничиваются к голому бедру, которое едва прикрывают короткие шорты.
Вырядилась!
Раздраженно обвожу взглядом белую кожу прижатой к туловищу ноги. Поднимаюсь к острому колену, не упустив из внимания сползшую с плеча тонкую лямку бежевой майки.
— Тебя не учили, что когда идут на ночёвку в гости, то выбирают одежду поприличнее?
Оля вздрагивает, резко повернув на меня голову и прекратив жевать. Большие зеленые глаза удивленно распахиваются, а нога, стоящая на стуле, неловко сползает на пол.
Прохожу внутрь и опускаюсь на стул рядом с ней. Опираюсь спиной на стену, не прекращая сверлить её взглядом. Косметику всю смыла и хоть на человека стала похожа. Выглядит младше, чем когда губы свои идиотской красной помадой красит. И так ей однозначно лучше. Свои вон какие пухлые и мягкие. На кой черт только замазывает их?
— Я одета нормально, — приходит в себя, возобновляя поедание салата.
— То есть в шортах гонять передо мной и моим отцом это нормально? — подцепляю оливку с её тарелки и закидываю её себе в рот.
— Я так не ходила перед Тиграном Армановичем. Спустилась только десять минут назад, он уже спит. Кушать захотела, — стыдливо признается.
— А передо мной значит, не считается? Лямку поправь!
Скосив взгляд на своё плечо, Оля нервно возвращает на место сползшую полоску ткани и окидывает меня равнодушным взглядом.
— Ты и похлеще видел. Не думаю, что мой вид хотя бы как-то тебя стесняет.
— Он должен стеснять тебя в первую очередь!
— А я не стесняюсь. На мне пижамные шорты и майка, ничего катастрофического я не демонстрирую. Или по твоему, я должна укутаться с ног до головы?
— Ты видела как одевается Мариам при гостях. Она себе не позволяет козырять голыми ногами и отсвечивать плечами.
Оля сжимает губы и устремляет взгляд прямо на меня. Внутри коротит от него. От того сколько в нем злости и протеста. Она часто на меня так смотрит, и это раздражает донельзя. В моей семье женщина не имеет права смотреть на мужчину с таким неуважением. Только кротко, послушно, с почтением. Мать себе никогда не позволяет смотреть на отца иначе. И Мариам тоже.
Эта же демоница порождает во мне желание стереть эту самоуверенность с её лица. Надавить на подбородок, чтобы разжать стиснутые губы.
— Не надо приравнивать меня к Мариам, — требовательно цедит, — Я росла в других реалиях, и при виде особи мужского пола не бегу укрываться, потому что считаю, что имею право ходить так, как мне удобно. А переступать дозволенные рамки приличия я себе никогда не позволяла, поэтому не нужно меня упрекать в том, что нарушаю какие-то правила, соблюдаемые на твоей родине.
Встаёт, чтобы накрыть салат крышкой и вернуть его в холодильник. Шорты, пока она идёт опускаются до середины бедра. Смотрю на длинные ноги, а внутри шпарит огнем. Если бы сюда вошел отец, он бы больше ей не позволил переступать порог этого дома.
Шумно тяну носом воздух и рывком встаю с места. Подхожу к ней и захлопываю дверцу холодильника. Ойкнув, Оля отдергивает руки. Ошеломленно пялится на меня.
— Ты нормальный? — растирает ушибленное запястье, — Мне больно вообще-то!
Отступает на шаг, упираясь поясницей в подоконник, пока я надвигаюсь на неё. Зеленые глаза упрямо смотрят прямо на меня, а я опускаю свои, оценивая кромку её миниатюрной майки. Ткань неплотно облегает небольшую грудь, быстро поднимающуюся и опускающуюся от частого дыхания.
Злость во мне набирает обороты. Останавливаюсь только, когда чувствую, что максимально прилипаю к девчонке. Она вскидывает подбородок, жаля меня взглядом.
— Мне говоришь о приличиях, а от самого женскими духами разит, — выстреливает с упреком, — такими приторными, что дышать невозможно. Как тебя не стошнило только?
— Я её не нюхал.
— А ты когда целуешься не дышишь? Это же невозможно. Мои рецепторы вопят об отвращении.
Сощуриваюсь, склоняя голову и сокращая между нашими лицами расстояние. Олька замирает, а я дышать перестаю, потому что в данный момент мои собственные рецепторы беснуются. От неё не пахнет духами, только совсем немного гелем для душа, но этот искусственный запах не перебивает её собственный. Такой яростно навязчивый, что у меня кулаки рефлекторно сжимаются. Хочется вытравить его из легких, в которых тот успел осесть. При чём давно уже. С того самого раза, когда она однажды подала мне пачку сигарет. Я упустил их на лестнице, и как раз наклонился, чтобы поднять, а она меня опередила на долю секунды. Мы едва лбами не стукнулись. Оля отшатнулась и чуть с лестницы не упала, а я её поймал. Она тогда за шею мою схватилась и в шею уткнулась носом, рассмеявшись. Меня это её действие прошибло.