Его Муза. Часть 3

Мартин К. С.

— О, это так грустно.

— Да, но удивительно, насколько печальнее может стать жизнь.

Мне сейчас очень грустно за Логана. Я и представить себе не могла, что мне будет так печально.

Мы оплачиваем гамбургеры и направляемся в студию. Я ставлю мольберт и рисую, пока Мадлен раздевается и поднимается на подиум.

Она выглядит красивой и грубой, завернутой в тонкий шёлковый шарф. Она не так уверена в себе, как мои модели-студентки, но её желание сделать это, чтобы вытащить меня из депрессии, трогает до глубины души.

Мы разговариваем, пока я рисую.

— Каким он был? Профессор Томлин-Малькольм?

—

Высокий, немного неряшливый, очень начитанный. — Её лицо немного смягчается, когда она думает. — Он был страстным и задумчивым в спальне, — добавляет она, слегка краснея.

— Он любил Вас?

— Думаю, да. Я, конечно, любила его. Или так казалось.

Я вижу, как она меняет выражение лица. Мои движения немного скованны, но я начинаю раскачиваться.

— Вы не думаете, что это была настоящая любовь?

Она смотрит вниз на свои голые пальцы.

— Это все любовь. — Она вздыхает. — Любая глубокая связь с другим человеком — это форма любви. Именно в это я верю.

На секунду перестаю рисовать и смотрю на неё.

— А как же Ваш муж? Вы любили его?

Череда эмоций усложняет её черты. Наконец, она вздыхает.

— Да. И до сих пор люблю. Хотя, может, уже не так, как раньше.

— То, что он сделал с Вами, было ужасно.

— Неужели? Да, было больно. Это был шок, правда. Но я видела другую форму любви. Он чувствовал себя так ужасно из-за этого. И растерялся. Но это то, что делает любовь. Застаёт нас врасплох.

— Не могу поверить, Вы такая понимающая.

— Если ты действительно любишь кого-то, то любишь его всего и отпускаешь, когда приходит время.

Я вижу, как её глаза начинают наполняться слезами.

— Я не хотела Вас расстраивать. Хотите остановиться?

Она качает головой, пока с ее щек падают несколько слезинок.

— Нет. Продолжай рисовать, Ава. Рисуй всё, что видишь.

Я рисую, и из этого появляется одна из моих лучших картин на сегодняшний день. Я с трудом могу в это поверить. Когда погружаю свои кисти и заполняю холст от края до края; меня распирает от вдохновения. В конце концов, это не зависит от Логана. Он помогал мне совершенствоваться, да, рисковать и раздвигать границы, но я являюсь той, кто растёт, меняется и становится лучшей художницей, позволяя ему помочь мне в этом. Такой подарок бесценен, даже если ценой всего — разбитое сердце. Потому что никто не может отнять этот дар.

Глава 20

Следующие две недели я заканчиваю картины для выставки. Думаю, Логан упорно работает над своим романом. Я не пытаюсь связаться с ним. У него есть своя работа, а у меня — своя. Мне всё еще больно. Я всё ещё смущена его отказом. И всё еще скучаю по нему. Но, по крайней мере, ко мне возвращается любовь к живописи. Я ношу браслет от Тиффани в кармане. Когда не рисую, то ношу его как знак надежды и истинной любви, он всегда будет со мной.

За неделю до выставки в конце года беру студию в полное своё распоряжение на целый день. И работаю над картиной, для которой Джонатан впервые позировал, но возникают проблемы с положением ног фигуры. Я продолжаю всё портить и понимаю, что, возможно, не смогу исправить недостатки без помощи модели. Откладывая щётку, я беру телефон, чтобы позвонить Дженни. Может быть, один из её

друзей-актеров попозирует для меня за пиво. Я не могу позволить себе платить кому-либо сейчас. С тех пор, как сообщила отцу о своих планах относительно Нью-Йорка, он строго ограничил мне доступ к средствам. Он ошибочно полагает, что, заставляя меня страдать финансово, этим самым заставит меня передумать. Признаюсь честно, это неудобно, но это неплохая практика для моего будущего в Нью-Йорке, где придётся жить очень экономно, чтобы я могла позволить себе купить краску.

Прежде чем успеваю набрать номер Дженни, слышу стук в дверь. Дверь медленно открывается, и когда я вижу, кто там, моё сердце делает что-то вроде кувырка или сальто — подобное сочетание заставляет меня чувствовать легкую тошноту, а лицо — позеленеть.

— Что ты здесь делаешь? — говорю я.

Входит Логан. Не своей обычной вальяжной походкой, а робкими, осторожными шагами. Я не видела его уже несколько недель.

Выглядя смущенным, он говорит:

— Ты, наверное, ненавидишь меня сейчас…

Я чувствую многое, но ненависть — не одна из этих эмоций. Поэтому отвожу от него взгляд, чтобы собраться с мыслями. Смотрю на свою почти законченную картину. Он встаёт рядом со мной, держась на полшага позади моего левого плеча, и тоже смотрит на картину.

— Хорошая работа, Ава.

Я пожимаю плечами.

— Я не могу закончить её без живой модели. — Я начинаю вытирать кисти. Мне больше не хочется рисовать.

— Я могу помочь?

Я улыбаюсь, вспоминая, как он впервые вошёл в студию и встал за этот мольберт.

— Если я не могу закончить его, то сомневаюсь, что ты сможешь, — говорю я.

— А если я буду тебе позировать, это поможет?

Я поворачиваюсь к нему лицом. Его глубокие зелёные глаза искренние и мягкие. Он действительно предлагает свою помощь. Я снова смотрю на картину, потому что знаю, что увижу себя, а если ещё раз посмотрю в его глаза, то точно потеряюсь.

— Ава, — говорит он, подходя ко мне сзади. — Мне действительно очень жаль. — Я чувствую, что в любую минуту он может обнять меня, и боюсь, каково это будет.

— Мне только нужна помощь с ногами, — говорю я. — Если бы ты мог встать на трибуну…

Он смотрит на изображение, затем поднимается на подиум. Логан начинает расстёгивать пряжку своего ремня, что имеет смысл, поскольку Джонатан был голым, но я начинаю охладевать, потому что последнее, что хочу сделать, это растаять перед ним. Химия между нами всё ещё ощутима, но не могу поддаться ей, даже с его извинениями. За последние две недели многое изменилось для меня. Я стала сильнее. И хочу оставаться такой и дальше.

— Подожди, — говорю я. — Иди сюда и сядь.

Я указываю на стул неподалеку от мольберта. Затем тянусь за маленьким чистым холстом, лежащим рядом с моими принадлежностями. Это последняя картина, которую я должна сделать. Я ставлю его на мольберт, а Логан, выглядя немного смущённым, садится на стул.

— Положи руки вот так, — говорю я, показывая ему позу, которую хочу запечатлеть на холсте. — Я буду рисовать твои руки.

***

Картина рисуется легко и, в конце концов, так же, как и наш разговор. Он говорит, что закончил свою рукопись. И только сегодня утром отослал ее Лоуэллу. Он выглядит счастливым, даже гордым.