Его невольница
Шрифт:
Один турок – тот, что тыкал в губы свой мерзкий член – отлетел в сторону, только щёлкнуло что-то в руке – или в его челюсти? – когда с размаху ударила сжатыми в кулаки руками. Второй перехватил меня за талию со спины и оторвал от пола, но я била пятками по его ногам так сильно и часто, что он буквально бросил меня.
До двери осталось всего два шага. Потом толкнуть её и бежать. Прятаться. Перегрызть верёвку, когда буду в безопасности.
Я шагнула, но…
…словно иссякла. В одно мгновение комната поплыла вбок, ноги подогнулись. Стало невыносимо тяжело переставлять их, как в дурном сне. Словно какая-то
Ещё шаг…
Дверь открылась, солнечный луч, невесть откуда взявшийся в этом аду, очертил голову ослепительного красивого черноволосого мужчины лёгким нимбом. В затуманенном разуме мелькнула мысль, что это сам Господь спустился с небес и принёс за собой свет.
Я собралась с последними силами и, казалось, сделала ещё маленький шаг… и упала в руки своему спасителю.
– Спасибо, что пришёл за мной… – прошептала и провалилась в нирвану.
***
– Девушка очнулась… – услышала голос женщины, говорившей на турецком.
Вместе с ним пришла боль в правом плече, кистях рук, обеих почках. Голова казалась центром проблем – виски будто простреливало, кожа болела до кончиков волос. Глаза открывать оказалось тоже больно – веки словно наждачкой срывали слизистую. Так же дико сухо было во рту. Карта тела алела перед внутренним взором пятнами боли.
Я с трудом разлепила губы, казалось, кожа на них треснула.
– Где я? – прохрипела едва слышно по-русски.
Рта коснулась мокрая ткань, промочила иссушенную кожу. Надо мной склонилась полная черноволосая женщина в молочно-белом колпаке и таком же одеянии. Держать глаза открытыми не могла – слепило всё белое, ярко освещённое солнечными лучами.
– Что случилось? – прошептала, жадно проглотив капли просочившейся в рот воды. – Пить хочу…
Захотела подняться, превозмогая слабость, но оказалась связанной по рукам и ногам.
– Лежи спокойно, – незнакомка придавила мою руку к постели, и я почувствовала в ней катетер, а с трудом повернув голову, увидела капельницу, и чуть дальше – экран с какими-то показателями. – Уж раз очнулась, всё будет хорошо.
Я закрутила головой – какая-то комната, небогатая, но просторная. Или так казалось после клетки. Я была здесь одна, если не считать не улыбчивой женщины средних лет с крупными чертами лица. Дёрнув ещё раз руками и попытавшись оторваться от подушки, упала в изнеможении. Болело всё, но больше всего беспокоила боль в почках. Холодящая, ноющая, выматывающая и без того хлипкие силы.
– Что со мной случилось? – снова просила по-русски.
Женщина не ответила, только по голове погладила и обернулась на звук открывшейся двери. Я тоже.
На пороге стоял Бог. Красивый до слёз, в самой силе – ему лет тридцать пять, в тёмно-синих лёгких штанах и голым торсом. Ещё Сергей Есенин сказал, что всё начинается с взгляда. Его был проникновенным… до самой глубокой точки моего естества. В груди припекло, словно клеймом: я – его. Могла бы смотреть на этого мужчину, не отводя взгляда круглые сутки всю оставшуюся жизнь, касаться его, не отрывая рук и губ. Наваждение, совершенно несвойственное мне. Дикий магнетизм. Его пять шагов от двери до меня казались медленными. Мы смотрели в глаза друг другу.
– Господин… – произнесла почтительно женщина и оставила нас наедине.
Мужчина разглядывал моё лицо с интересом, молча обошёл кровать и остановился в ногах. Откинул простыню, которой я была накрыта по пояс, и я почувствовала, что он отвязывает мои ноги.
– Зачем меня связали? – спросила на турецком.
Бог беззлобно ухмыльнулся.
Я прислушалась к своему телу, ища следы сексуального насилия. Но там, где по логике должно саднить от сухого вторжения, ничего не беспокоило. Да и во рту не было известного привкуса. Меня не тронули.
– Кто вы?
– Энвер Я'мур. – Бог развернулся и направился к двери. Уже когда положил ладонь на ручку, небрежно бросил: – Лучше меня не разочаровывать.
Оставшись одна, я обессиленно закрыла глаза.
Энвер.
О, Боже…
Даже в самые чрезвычайные моменты он никогда не появлялся на заброшенной фабрике. Хотя, может, смерти невольниц и побеги с гнусными жестокими наказаниями лишь для меня нечто чрезвычайное. А для Энвера такой чрезвычайкой оказалась я. Но почему? Из-за Кемрана? Кто он такой? Почему его интерес ко мне не понравился Энверу? Чем мне это грозит? Почему Кемран вернул меня Энверу?
И, разрази горы камнепад, почему воплотившийся в живого человека ужас оказался настолько привлекательным?! Как может красота внешняя сочетаться с такой чудовищной и бесчеловечной натурой?!
Хотя… Чикатило был примерным семьянином.
Я застонала – жалобно, протяжно, надрывно, выразив в этом душераздирающем выплеске всю боль и страх, что снова скручивали внутренности.
«Лучше меня не разочаровывать» сильно напоминало «Если будешь делать, что я скажу, и придерживаться нашего соглашения, это будет в твою пользу». Вспомнился фильм «Слуга двух господ».
Я снова застонала и услышала, как дверь тихо открывается. Скосила глаза и увидела ту же женщину с подносом в руках. Она отвязала мне руки, помогла присесть и вручила тарелку с кусочками нарезанного отварного мяса и овощами…
***
Энвера я не видела больше ни разу, где находилась – не знала. Мои вопросы разбивались о молчание Дамлы – женщины, что приносила еду.
Ещё несколько дней мне ставили капельницы и кормили несолёной едой. Врач приезжал каждое утро, осматривал меня, не задавал никаких посторонних вопросов. Впрочем, ответов на мои тоже не давал. Мужчину неизменно сопровождал турок с маленькими хитрыми глазами. Он садился на стул у двери и таращился на меня, как на диковинную зверушку. Скупые разговоры слушал внимательно, и всё, что писал доктор – рекомендации по питанию и назначение лекарств – читал внимательно и тут же забирал листок. Всё, что узнала – мои почки проявили слабость и не справились с тем наркотиком, что мне вкололи – какой-то солью.
Чем лучше мне становилось физически, тем хуже морально. Когда в один из дней укатили всё, что напоминало медоборудование, я поняла – теперь «лучше не разочаровывать» и «придерживаться соглашения».
Я слонялась по комнате в беспокойном предчувствии – накануне вечером Дамла принесла мне комплект кружевного тёмно-синего белья и белое в матросскую полоску платье прямого покроя. Женщина ничего не сказала, просто положила вещи и ушла. Всю ночь я не могла спать, в голову лезли мысли одна безрадостнее другой.