Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Это нам и предстоит выяснить, – неожиданно серьезно произнес Холмс. – Где вас можно будет найти в Лондоне, мистер Грин?
– Остановлюсь в гостинице «Лангхем».
– Тогда я вас попрошу пока не менять адреса на тот случай, если мне понадобится ваша помощь. Не хочу заранее внушать какие-либо надежды, но можете быть уверены, что будет сделано все возможное, чтобы с леди Фрэнсис ничего не случилось. Пока больше ничего сказать не могу. Вот вам моя карточка, чтобы вы могли оставаться с нами на связи… Ну а теперь, Ватсон, пока вы будете паковать чемодан, я телеграфирую миссис Хадсон, чтобы она была готова принять двух голодных путешественников завтра в половине восьмого утра.
На Бейкер-стрит нас ожидала телеграмма. Холмс прочитал ее и с удивленным возгласом передал мне. В ней говорилось: «Неровное или надорванное», и было указано место отправления – Баден.
– Что это? – спросил я.
– Это все, – ответил Холмс. – Помните мой как будто не имеющий отношения к делу вопрос насчет уха священника? Вы мне не ответили.
– Я тогда уже уехал из Бадена и не мог этого выяснить.
– Да. Именно по этой причине я послал такой же запрос управляющему «Энглишер Хоф». Это его ответ.
– И о чем это говорит?
– Это говорит о том, мой дорогой Ватсон, что мы имеем дело с исключительно хитрым и опасным человеком. Преподобный доктор Шлезингер, миссионер из Южной Америки, – это не кто иной, как Святоша Питерс, один из самых отъявленных негодяев, которых дала миру Австралия… А для такой молодой страны она породила немало совершенных образцов. Он промышляет тем, что обманным путем выманивает деньги у одиноких обеспеченных женщин, играя на их религиозных чувствах. Его так называемая жена, англичанка по фамилии Фрейзер, на самом деле его верная сообщница. Поведение этого человека навело меня на подозрения, и его внешние приметы (в восемьдесят девятом в Аделаиде его сильно избили в салуне) подтверждают мою догадку. Несчастная леди оказалась в лапах страшных людей, которые не остановятся ни перед чем, Ватсон. Очень может быть, что она уже мертва. Если нет, то, несомненно, каким-то образом ограничена в свободе, поэтому и не может писать Добни или другим своим друзьям. Вполне вероятно, что она так и не доехала до Лондона или проехала его без остановки, хотя первое мне кажется маловероятным, поскольку при системе учета на континенте иностранцам лучше не шутить с тамошней полицией. Но и насчет второго я тоже сомневаюсь, поскольку эти мерзавцы не могли надеяться на другое место, где можно было бы так же просто скрывать человека. Чутье подсказывает мне, что она в Лондоне, но, поскольку пока что мы не имеем возможности установить, где именно, нам остается лишь заняться насущными делами: позавтракать и терпеливо ждать новых фактов. Вечером я схожу в Скотленд-Ярд, поговорю с нашим другом Лестрейдом.
Однако ни Скотленд-Ярд, ни маленькая, но очень эффективная сеть агентов самого Холмса не смогли прояснить ситуацию. Среди миллионов жителей Лондона трое интересующих нас людей были так же неуловимы, как будто их вовсе не существовало. В газеты были даны объявления, но это не принесло никаких результатов. Отработаны были все предположения, но с тем же успехом. Во всех бандитских притонах, куда мог наведаться Шлезингер, были проведены проверки, но и это ничего не дало. За его бывшими сообщниками было установлено наблюдение, но никто из них не вывел на него. Только спустя неделю напрасных поисков и надежд неожиданно блеснул лучик света. В ломбард Бевингтона на Вестминстер-роуд принесли старинную серебряную украшенную бриллиантами подвеску испанской работы. Принес эту вещь мужчина высокого роста, чисто выбритый, похожий на священника. В том, что он назвал фальшивое имя и адрес, не было сомнений. На его ухо в ломбарде внимания не обратили, но внешне он явно походил на Шлезингера.
Три раза наш бородатый друг наведывался к нам за новостями… Последний раз – через час после того, как мы узнали о подвеске. С каждым разом одежда сидела на нем все свободнее – он как будто увядал от постоянного волнения. «Если бы вы только нашли мне какое-нибудь занятие!» – постоянно причитал он. Наконец-то у Холмса появилась возможность удовлетворить его просьбу.
– Он начал сдавать драгоценности в ломбард. Теперь мы его возьмем.
– А это не означает, что с леди Фрэнсис случилась какая-то беда?
Холмс с очень мрачным видом покачал головой.
– Если они до сих пор удерживали ее в качестве пленницы, то теперь не отпустят – для них это слишком опасно. Нужно готовиться к худшему.
– Что я могу сделать?
– Эти люди знают вас в лицо?
– Нет.
– Возможно, в следующий раз он пойдет в другой ломбард. Если это случится, нам придется начинать все сначала. Но, с другой стороны, здесь ему хорошо заплатили и вопросов задавать не стали, так что, если ему понадобятся наличные деньги, возможно, он снова обратится к Бевингтону. Я напишу вам письмо, отдадите его в ломбарде, и вам разрешат там остаться. Если этот человек туда заявится, вы проследите за ним и узнаете, где он живет. Только ведите себя очень осторожно, и самое главное – никакого насилия. Вы должны дать мне слово ничего не предпринимать, не посоветовавшись предварительно со мной.
Два дня от Филиппа Грина (который, кстати, являлся сыном знаменитого адмирала с той же фамилией, который в Крымскую войну командовал Азовской флотилией) не было никаких новостей. Вечером третьего дня он ворвался в нашу гостиную, бледный, дрожащий от волнения, и закричал:
– Есть! Есть!
Он был до того возбужден, что мы с трудом понимали его слова. Холмс успокоил его несколькими фразами и усадил в кресло.
– Так, теперь рассказывайте, что произошло, – сказал он.
– Она пришла где-то час назад. На этот раз это была его жена, но она принесла точно такую подвеску. Это высокая бледная женщина с маленькими, как у хорька, глазками.
– Точно, это она, – кивнул Холмс.
– Она вышла из конторы, и я пошел за ней следом. Мы прошли по Кеннингтон-роуд, потом она зашла в магазин.
Мистер Холмс, это был магазин похоронных принадлежностей.
Мой компаньон вздрогнул.
– Что было дальше? – спросил он. Дрожь в его голосе указала на то, какое волнение охватило его пламенную душу, скрытую под маской холодного спокойствия.
– Она стала разговаривать с женщиной, которая стояла за прилавком. Я тоже туда вошел. «Вы опаздываете», – говорила она, ну или что-то в этом смысле. Та, что за прилавком, стала оправдываться: «Все было бы уже готово, но поймите, это же особый заказ, поэтому и времени на него нам понадобилось больше». Но тут они обе замолчали и повернулись ко мне. Я задал пару вопросов продавщице и ушел.
– Вы поступили очень разумно. Что было потом?
– Женщина вышла из магазина, но я-то спрятался за дверью. По-моему, она что-то заподозрила, потому что, прежде чем остановить кеб, внимательно посмотрела по сторонам. Потом села в кеб и уехала. Мне повезло, мимо проезжал еще один пустой кеб, я в него запрыгнул и поэтому смог проследить, куда она направилась. Остановилась она у тридцать шестого дома на Полтни-сквер в Брикстоне. Я останавливаться не стал, проехал мимо и сошел на углу площади. Оттуда и наблюдал за домом.
– Видели кого-нибудь?
– Свет в доме горел только в одном окне на первом этаже. Но оно было закрыто шторой, поэтому ничего рассмотреть я не смог. Пока я стоял и думал, что мне делать дальше, подъехал фургон. В нем сидели двое мужчин. Они спрыгнули, вытащили что-то из фургона и понесли к двери. Мистер Холмс, это был гроб.
– Хм…
– Я едва сдержался, чтобы не броситься туда. Дверь открылась, чтобы впустить мужчин с их ношей. Открыла ее женщина, и, по-моему, она заметила меня. Мне кажется, она меня узнала. Я видел, как она вздрогнула и быстро захлопнула дверь. Я помню, что дал вам слово, поэтому сразу примчался сюда.