Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

Дойл Артур Конан

Неприятному для любого молодого человека, начинающего карьеру, но более всего для того, кто знает, что недели и даже дни, которые он может протянуть без клиентов, сочтены. Каким бы бережливым он ни был, деньги все равно будут потихоньку расходиться на всякие бесчисленные мелочи, о которых ты узнаешь, только когда начинаешь самостоятельную жизнь. Доктор Вилкинсон, сидя в своем кабинете и глядя на горстку мелких серебряных и медных монет, не мог не понимать, что его шансы стать успешным практикующим врачом в Саттоне тают с каждым днем.

А ведь это был шумный и процветающий городок, в нем было столько денег, что казалось странным, что человек, у которого и мозги на месте и руки подвешены, голодает лишь потому, что не может найти работу. Не вставая из-за стола, доктор Хорас Вилкинсон

видел два бесконечных людских потока за окном. Дом его находился на оживленной улице, поэтому воздух здесь постоянно был наполнен глухим городским шумом: грохотом колес, топотом бесчисленных ног. Мужчины, женщины, дети – многие тысячи проходили мимо, спеша по своим делам, но почти никто даже не взглянул на небольшую медную вывеску и не подумал о человеке, который томился в ожидании в небольшом доме. А ведь среди них почти не было таких, кто не нуждался бы в его помощи. Страдающие от диспепсии мужчины, анемичные женщины, нездоровая кожа, желтушные лица… Они проходили мимо, хотя он был им нужен, так же как они были нужны ему, но безжалостный профессиональный этикет, словно невидимая стена, отгораживал их друг от друга, не оставляя надежды на встречу. Что он мог сделать? Не стоять же ему, в самом деле, у своей двери, хватая случайных прохожих за рукав и шепча на ухо что-нибудь вроде: «Простите, сэр, но у вас на лице ужасные красные угри. Это просто отвратительно. Позвольте поставить вас в известность, что я могу прописать вам одно лекарство на основе мышьяка, которое быстро избавит вас от этого дефекта, и это обойдется вам не дороже, чем вы тратите в день на обед». Такое поведение недопустимо для представителей высокой и гордой профессии врача, и никто не заботится больше о соблюдении профессиональной этики, чем тот, для кого медицина стала злой мачехой. Доктор Хорас Вилкинсон все еще мрачно смотрел в окно, когда раздался звонок в дверь. О, как часто он слышал этот звонок, и сердце его замирало в ожидании, но всякий раз надежда оборачивалась горьким разочарованием, когда выяснялось, что это либо какой-нибудь нищий попрошайка, либо докучливый коммивояжер. Но доктор был молод духом и порывист, поэтому, невзирая на уже имеющийся опыт, сердце его снова отозвалось на этот волнующий зов. Он вскочил, бросил еще один взгляд на свое рабочее место, подвинул медицинские книги чуть ближе к переднему краю стола и поспешил к двери. Ему с трудом удалось сдержать разочарованный стон, когда в прихожей через матовое стекло в двери он увидел, что у его дома остановился цыганский фургон, обвешанный плетеными стульями и столами, и рассмотрел двух бродяг с ребенком, стоящих на пороге. По крайней мере, по своему опыту он уже знал, что с подобными людьми лучше вообще не вступать в разговоры.

– У меня для вас ничего нет, – сказал он, на дюйм спустив цепочку. – Уходите! – Он закрыл дверь, но колокольчик зазвенел снова. – Уходите! Оставьте меня в покое! – раздраженно крикнул он и пошел обратно в кабинет. Но не успел он сесть за стол, как звонок прозвучал в третий раз. Придя в ярость, он бросился в прихожую и распахнул дверь. – Какого дья…

– Простите, сэр, но нам нужен врач.

Тут же на его лице появилась приветливая профессиональная улыбка, он потер руки. Так значит, это пациенты! Он чуть было не прогнал своих первых пациентов, которых так долго ждал! Вид у них был не слишком многообещающий. Мужчина, высокий цыган с длинными сальными волосами, уже успел отойти и теперь стоял рядом с лошадью. На пороге стояла только маленькая женщина нагловатого вида с синяком под глазом. Голова ее была повязана желтым платком, к груди она прижимала завернутого в красную шаль младенца.

– Прошу вас, мадам, входите, – сказал доктор Хорас Вилкинсон, изо всех сил стараясь придать голосу как можно более сочувственную интонацию. Хорошо, хоть на этот раз ошибки с диагнозом быть не могло. – Присаживайтесь на диван. Одну минутку, сейчас я вам помогу.

Он налил из кувшина немного воды в миску, сделал компресс и наложил его на кровоподтек, закрепив всю конструкцию колосовидной повязкой secundum artem [62] .

– Спасибо большое, сэр, – сказала женщина, когда он закончил. –

Вы очень добры и великодушны, и благослови вас Бог за доброту. Но я вовсе не из-за глаза своего хотела с доктором встретиться.

62

По всем правилам искусства (лат.).

– Не из-за глаза? – Доктор Хорас начал немного сомневаться в преимуществах быстрой постановки диагноза. Конечно, приятно неожиданно удивить пациента, но почему-то до сих пор все получалось наоборот.

– У ребенка корь.

Мать раскрыла шаль и показала доктору смуглую черноглазую девочку. Ее темное личико пылало и было покрыто красной сыпью. Ребенок с трудом разлепил сонные гноящиеся глаза. Дыхание у девочки было хриплым.

– Хм! Действительно корь… И в тяжелой форме.

– Я только хотела, чтобы вы ее осмотрели и затвердили.

– Что-что?

– Затвердили, что это и вправду корь.

– А, понятно… Подтвердил.

– Ну вот, вы ее увидели, и теперь я пойду. Рубен – это муж мой – не велел долго задерживаться.

– Но разве вам не нужны лекарства?

– Нет, вы же ее осмотрели. Если что-нибудь случится, я дам вам знать.

– Но вам обязательно нужны лекарства. Ребенок ведь очень болен. – Он спустился в маленькую комнату, в которой хранил лекарства, и приготовил две унции успокаивающей микстуры. В таком городе, как Саттон, мало кто из пациентов может себе позволить платить гонорар и доктору, и аптекарю, поэтому, если терапевт не готов овладеть обеими профессиями, он не преуспеет ни в одной из них. – Вот ваше лекарство, мадам. Указания к применению написаны на этикетке. Держите девочку в тепле и соблюдайте щадящую диету.

– Огромное вам спасибо, доктор. – Цыганка прижала к груди ребенка и направилась к двери.

– Прошу прощения, мадам, – тревожно окликнул ее доктор. – Вам не кажется, что будет не совсем удобно посылать счет на такую незначительную сумму? Я думаю, будет лучше, если мы рассчитаемся сразу.

Цыганка с укоризной посмотрела на него единственным незакрытым глазом.

– Вы хотите, чтобы я за это заплатила? – спросила она. – И сколько же я вам должна?

– Ну, скажем, полкроны, – сказал он с таким видом, будто для него это была чисто символическая сумма, не стоящая даже внимания, но цыганка в ответ подняла настоящий крик.

– Полкроны! За это?

– Но, дорогая моя, почему же вы не обратились в больницу для бедных, если не в состоянии заплатить гонорар?

Она порылась в кармане, неудобно изогнувшись, чтобы не уронить ребенка.

– Вот семь пенсов, – наконец сказала она, протягивая пригоршню медяков. – Я могу добавить плетеную скамеечку для ног.

– Но я за прием беру полкроны.

Душа доктора, преисполненная уважения к его благородной профессии, восставала против этого жалкого торга, но что ему оставалось делать?

– Да где ж я возьму полкроны? Вам, сытым господам, легко сидеть в своих дорогих домах и требовать полкроны за каждый чих. А мы не можем такими деньгами разбрасываться. Мы каждый пенс зарабатываем с потом. Эти семь пенсов – все, что у меня есть. Вы сказали, что моей девочке нельзя много есть. А ей приходится есть немного, потому что я не знаю, чем я буду ее кормить завтра.

Пока женщина негодовала, доктор Хорас Вилкинсон опустил взгляд на ту крошечную кучку монет на столе, которая отделяла его от голода, и горько усмехнулся, подумав о том, что эта женщина считает его богачом, купающимся в роскоши. Он взял медные монетки, оставив на столе лишь две полкроны, и протянул их цыганке.

– Вот, держите, – решительно сказал он. – Не надо ничего платить. Это вам. Может быть, эти медяки вам пригодятся. Всего доброго!

Он проводил ее в прихожую и закрыл за ней дверь. В конце концов, ее можно считать тем камушком, от которого пойдут круги по воде, ведь всем известно, как эти бродяги умеют распространять новости. Все большие практики начинались с этого. Бедняк расскажет кухарке, кухарка – слуге, слуга – хозяину, так о нем узнают по всему городу. По крайней мере, это был его первый настоящий пациент.