Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Долго вы не виделись? – спросил я.
– Да, сэр. Сегодня четвертый день. Ей пришлось ехать в Шотландию. Она была должна, понимаете? А меня врачи не отпустили. Не то чтобы их запреты могли остановить меня, но она была на их стороне. Но теперь, слава Богу, все. Сегодня она возвращается и будет здесь с минуты на минуту.
– Здесь?
– Да, здесь. Этот мыс и эта скамейка были нашими еще тридцать лет назад. Люди, у которых мы живем, честно говоря, нам не очень нравятся, и, когда они рядом, мы с ней не можем разговаривать свободно, поэтому и предпочитаем встречаться здесь. Я точно не знаю, на каком поезде она приедет, но, если она решит ехать самым первым, то мы должны встретиться с ней здесь.
– Что ж,
– Нет-нет, сэр, – взволнованно воскликнул он. – Прошу вас, останьтесь. Надеюсь, моя болтовня вас не слишком утомляет?
– Напротив.
– Я последние несколько дней почти ни с кем не разговаривал! О, для меня это было настоящим кошмаром. Вам, наверное, кажется странным, что такой старик, как я, так себя ведет.
– Ну что вы, мне даже приятно это видеть.
– В этом нет моей заслуги. На земле нет такого мужчины, который не чувствовал бы то же, что и я, если бы был женат на такой женщине. Вы, должно быть, глядя на меня и слушая мои разговоры о том, как давно мы живем с ней, решили, что она так же стара, как я? – Эта мысль показалась ему такой забавной, что глаза его заблестели, и он рассмеялся. – Она из тех женщин, которые молоды сердцем и поэтому почти не стареют внешне. Для меня она осталась точно такой же, какой была тогда в сорок пятом, когда впервые взяла меня за руку. Ну, разве что чуть-чуть пополнела. Но это ничего, потому что в юности если у нее и был какой-то недостаток, то только один – излишняя худоба. По положению она была выше меня… Я – конторский служащий, она – дочь моего начальника. О, это была настоящая романтическая история, можете мне поверить, но я все-таки добился ее! И знаете, с тех пор наши чувства не притупились ни капли, и я с трудом верю в свое счастье. Когда я думаю, что самая красивая и милая девушка на всем белом свете все эти годы была рядом со мной и что я мог…
Неожиданно он замолчал, и я удивленно повернулся к нему. Он дрожал каждой клеточкой своего могучего тела. Обеими руками он оперся на трость и зашаркал ногами по гальке. Я понял, что он пытается подняться, но от волнения не может. Я протянул руку, чтобы помочь ему, но правила более высокой вежливости сдержали мой порыв. Я отдернул руку, отвернулся и устремил взгляд на море. В следующий миг он уже встал и устремился вниз по дорожке.
К нам приближалась женщина. Прежде чем он ее заметил, она успела подойти довольно близко, ярдов на тридцать. Я не знаю, была ли она когда-нибудь действительно такой, какой он ее описывал, или в его сердце запечатлелся просто какой-то идеал. Та особа, которую видел я, была высокой, это правда, но толстой и нескладной, с красным обрюзгшим лицом, к тому же юбка у нее комично собралась в складки. В глаза мне бросилась совершенно неуместная зеленая лента у нее на шляпке и мешковатый, похожий на разношенную блузку лиф. И это была его вечно молодая красавица?! У меня сжалось сердце при мысли о том, что эта женщина может не ценить его, что на самом деле она может быть просто недостойна его любви.
Она медленно и важно шла по тропинке, он же изо всех сил бежал ей навстречу. Наблюдая за ними краем глаза, я увидел, что он протянул ей обе руки, но она, стесняясь выставлять напоказ нежность, взяла только одну из них и пожала. Когда она это делала, я увидел ее глаза. И я испытал настоящую радость за своего старика. Дай Бог, чтобы в старости, когда мои руки будут дрожать, а спина согнется, рядом со мной была женщина, которая смотрела бы на меня так же.
Жена физиолога
В свое обычное время профессор Эйнсли Грэй к завтраку не спустился. Настольные часы с боем, которые стояли в столовой на каминной полке между бюстиками Клода Бернара и Джона Хантера, пробили полчаса, потом
Ничего подобного раньше не случалось. За все те двенадцать лет, которые она вела хозяйство своего старшего брата, он ни разу не опоздал ни на секунду. Теперь она сидела перед высоким серебряным кофейником и думала, что теперь делать, то ли приказать еще раз позвонить в гонг, то ли молча ждать дальше. Любое решение могло оказаться ошибочным, а ее брат был не из тех людей, которые допускают ошибки.
Мисс Грэй была чуть выше среднего роста, худая, с внимательными глазами в сеточке морщинок и немного сутулой спиной, что характерно для женщин, много времени проводящих за книгами. У нее было вытянутое открытое лицо, с легким румянцем над скулами, высоким задумчивым лбом, тонкими губами в ниточку и сильно выпирающим подбородком, который не оставлял сомнения в крайнем упрямстве. Белоснежные манжеты и воротник в сочетании со строгим черным платьем, сшитым почти с квакерской простотой, свидетельствовали о чопорности ее натуры. На плоской груди висел крестик из слоновой кости. Она сидела за столом, строго выпрямив спину, и с недоуменным видом прислушивалась, характерным жестом покручивая очки.
Неожиданно она удовлетворенно кивнула головой и стала наливать кофе. За стеной послышались тяжелые, приглушенные толстым ковром шаги. Дверь распахнулась, и в комнату быстрой нервной походкой вошел профессор. Молча поприветствовав сестру коротким движением головы, он сел за противоположный край стола и стал просматривать письма, которые небольшой стопкой лежали рядом с его тарелкой.
В то время профессору Эйнсли Грэю стукнуло сорок три, на двенадцать лет больше, чем сестре. Карьеру его можно было назвать блестящей. В Эдинбурге, Кембридже и Вене он был известен как великий физиолог и зоолог.
Его вышедшая отдельным изданием научная работа «О мезодермическом происхождении экситомоторных нервных корешков» принесла ему членство в Королевском обществе, а исследование «О природе батибиуса, а также некоторые замечания о литококках» было переведено не менее чем на три европейских языка. Один из самых авторитетных из ныне здравствующих специалистов отозвался о нем как о воплощении всего лучшего, что есть в современной науке. Поэтому неудивительно, что, когда во всегда считавшимся торговым городе Берчспуле решили организовать собственную медицинскую школу, власти были только рады отдать кафедру физиологии мистеру Эйнсли Грэю. Уверенность в том, что их учебное заведение станет всего лишь очередной ступенькой в его карьере и что при первой же возможности он перейдет в другой, более известный храм науки, заставляла их ценить его еще больше.
Внешне он был похож на сестру. Те же глаза, те же очертания лица, тот же лоб мыслителя, только губы очерчены точнее, да подбородок длиннее и тверже. Просматривая письма, он время от времени поглаживал его большим и указательным пальцами.
– От этих горничных слишком много шума, – заметил он, когда откуда-то издалека донесся звук голосов.
– Это Сара, – сказала его сестра. – Я поговорю с ней.
Одну чашечку она передала ему, а из другой начала пить сама, украдкой поглядывая на строгое лицо брата.
– Первым важным шагом для человечества, – сказал профессор, – было развитие левых фронтальных извилин мозга, благодаря чему люди обрели способность говорить. Второй шаг был сделан, когда они научились сдерживать эту способность. Женщины второго этапа еще не достигли.
Говоря это, он наполовину прикрыл веки и выставил вперед подбородок, но, закончив, вдруг широко распахнул глаза и впился взглядом в собеседницу.
– Джон, я не болтушка, – сказала его сестра.
– Нет, Ада. Ты во многих отношениях близка к высшему, мужскому типу.