Его темная целительница
Шрифт:
– Поймали? – победоносно оскалился Аларик.
– Весельчак поймал, – поморщился Валентайн.
– Нууу... – разочарованно протянул паладин, – это не считается.
И оба печально вздохнули. Как дети, право слово.
– А кто такой Весельчак? Макс? – спросила я.
– Темный упаси! – скривилась одна из близняшек.
– Это твой декан, светлая, – с недовольным видом пояснила вторая.
В этот момент в столовую ввалилась толпа потрепанных, но удивительно веселых некромантов.
Я бегло оценила их помятый вид и вскочила на ноги.
–
– В лазарет.
– Так время еще.
– Ну и что? Он небось уже забит до отказа, ты только взгляни на них!
– Сядь! – рявкнул Валентайн, и я от неожиданности вправду села. – Ничего с ними не сделается. Если у Весельчака на факультете был бы хоть один беспечный некромант, то, поверь, он уже не студент, а пособие.
– Это ужасно! – ахнула я.
– Ты в Темнейшей академии, - напомнил маг, - тут веками учились только чудом выжившие от ваших священных костров. И, поверь, несколько лет оттепели в отношениях света и тьмы не сильно сказывается на местный контингент.
Я поджала губы. В целом, Валентайн прав, конечно. Но лекарь во мне зудел, что нужно бежать, спасать чужие жизни.
Но чужие жизни в спасении не нуждались. Даже те, кто продолжал лежать в лазарете с момента моего появления в Темнейшей, не нуждались в целительской магии.
Успокоенная и расслабленная я пришла к выводу, что жизнь моя, наконец-то наладилась и вошла в стабильное русло. С этой приятной, умиротворяющей мыслью я и уснула.
Чтобы быть разбуженной в два часа ночи оглушительными ударами в дверь.
Это было что-то из прошлой, беззаботной жизни. Ночь, грохот, требовательные полукрики-полувопли «лекаря!». Меня выдернуло из сна прямо в суровую реальность, где грохот не прекращался. Я сорвалась с кровати одним рывком и, как была босая в сорочке, так и распахнула входную дверь.
В коридоре стоял Максимилиан. Забрызганный кровью, грязью и какой-то смердящей дрянью он был бледен, но в то же время стремительно-собран.
– Ты нужна… - сказал он.
«…в лазарете» уже раздалось мне в спину. Я знала этот взгляд, это выражение лица. Эти поджатые губы и пустые глаза. Так смотрят, когда знают, что целитель уже не нужен. Когда все уже опоздали, и гонец сам не верит в чудо.
Я не стала тратить время на одежду или обувь, мне не нужны ни инструменты, ни особые лекарства. Я сорвалась прямо так, в сорочке и босиком. По каменным плитам древнего замка, по пустым гулким коридорам и так невовремя возникающим лестницам. Я бежала так, как не сбегала из дома – как будто за мной гонятся все чудища туманных чащ.
Даже когда гонец не верит в чудо и лекарь бессилен, у целителя еще остается шанс.
Крошечный.
Призрачный.
Ускользающий.
Но все же он есть, и я должна ухватить его.
24
Я влетела в лазарет. Мозг выхватывал картинку частями: грязные следы от обуви на полу, кровавая дорожка, несколько людей толпятся у кровати, госпожа Скальон с безвольно опущенными руками. Я не видела, кто лежит на койке, но внезапно
Чья же кровь на полу?
Взгляд пробежался по лицам и зацепился за Валентайна. Он стоял отдельно ото всех с точно таким же выражением лица, как у Макса. Маг посмотрел мне в глаза одну драгоценную секунду, а затем опустил взгляд. А я… я протиснулась к раненому.
На узкой кровати лазарета лежала одна из близняшек с окровавленным животом, а рядом на полу билась в истерике ее сестра. Ее истошный, душераздирающий вопль оглушал, ослеплял, разбивал склянки и пробирки.
И никто, никто в этой комнате не понимал, что у смертельно раненной девчонки еще были шансы.
Я подлетела к кровати и распростерла ладони над телом.
– Ты-ы-ы!!! – захлебываясь слезами и злобой, прорычала близняшка.
– Все вон, – сказала я, не особенно надеясь на результат.
– Ты-ы-ы!!! – глаза у девчонки засветились нехорошей магией.
И я даже успела подумать, что умереть от рук благодарных родственников пациента – это только я так могу вляпаться, как вдруг всех вымело из лазарета.
Вот прям взяло и вымело.
Пациентов – аккуратно вынесло на кроватях, а сочувствующих – кувырком.
В помещении остались лишь я, Валентайн и девушка с разодранным животом и тающим шансом на спасение.
– Николетта? – неуверенно произнес темный, но я уже его не слышала. Я закрыла глаза и погрузилась в магию. Потребовался поток такой силы, что даже сквозь прикрытые веки пробивалось зеленое сияние.
Острые как бритва когти вспороли живот, задели кишки и требуху и, кажется, даже царапнули по позвоночнику. Не знаю, что за дар у близняшек, но в живучести ей не отказать. Магия звенела, магия кричала, магия лилась. Зализывая раны, очищая кровь, сращивая ткани.
Еще и еще.
Еще и еще.
Я чувствовала, как дрожат ноги, как от напряжения скрючивало пальцы, но не могла остановиться.
Не имела права.
По моим ощущениям, прошло не меньше часа, прежде чем я рухнула на приятно холодный пол без сил. На койке мирно посапывала вполне себе живая близняшка. Ее еще, правда, придется с неделю на ноги ставить, но жить будет. Даже рожать будет, чем я особенно гордилась. Чувство удовлетворения от выполненной работы было приятным и усыпляющим.
Впрочем, подремать мне не дали.
– Отпусти, – вяло возмутилась я.
– Всенепременно, – отозвался маг, прижав к себе покрепче. – Как только до комнаты донесу, так сразу.
– Это неприлично, – буркнула я, уткнувшись носом в его китель. От него пахло табачным цветом, усталостью и почему-то костром.
– Никто не узнает, – заверил Валентайн.
Ну, это он, конечно, сильно поднаврал. Узнали все. Во-первых, потому что дверь лазарета подпирал весь отряд Валентайна. Во-вторых, потому что близняшка Эмми вопила о кончине близняшки Элли так, что в половине замка вышибло окна. Дар у сестричек оказался голосистый. Себя они поэтично называли сиренами, в народе таких, как они, бесхитростно именовали банши.