Его величество Человек
Шрифт:
Забыв о присутствии Муяссар, Кадырходжа достал из коробки папиросу, протянул руку к зажигалке. Тут опять вмешалась секретарша:
—Вот же кремень. Дайте я вам зажгу.— Она ловко высекла огонь из кремня, зажгла фитиль и подала Кадырходже.
Кадырходжа невольно улыбнулся:
—И ты, оказывается, научилась, доченька.
—Мой Турбаджан тоже пользуется таким кремнем. Когда нет спичек, я и сама его употребляю.
—Да, война нас многому научила. Ничего, переживем и забудем эти дни, доченька...
Муяссар была довольна, что Кадырходжа заговорил. Воспользовавшись этим, она хотела было открыть ему и свое горе, но не решилась. Казалось, выскажи она беду словами — и то, чему сама до сих пор не хотела верить, станет явью.
Муяссар тяжело вздохнула. Кадырходжа посмотрел на нее и вдруг заметил, как она бледна.
—Доченька, что с тобой? Посмотри-ка на меня.
Муяссар отвернулась, закрыв лицо руками, и убежала из
кабинета. Кадырходжа вышел в приемную, взял плачущую навзрыд Муяссар за руку, увел к себе, усадил на диван.
—Что случилось, доченька? — Кадырходжа налил в стакан воды, но Муяссар не могла успокоиться. Рыдания сотрясали ее тело.— Ну, говори же! Что случилось? — требовательно повторил Кадырходжа.
—Мой муж,— с трудом выговорила Муяссар,— уезжает... На фронт...
Кадырходжа встал с дивана, на котором сидел рядом с Муяссар, подошел к столу, взял папиросу, протянул было руку к зажигалке, но, вспомнив, что она не действует, прибег к кремню.
—Когда? — обернулся он к Муяссар.
—Вечером. В девять.
—В девять! Что же ты сидишь здесь? Почему до сих пор не сказала?
Муяссар молчала, не отрывая глаз от чернильного пятна на гладком ковре.
—Слушай, собери свою работу и немедленно уходи домой,— мягко сказал Кадырходжа.— Турабджан уезжает, а она... Ну, сейчас же!..
Муяссар была уже у двери, когда Кадырходжа остановил ее:
—Ты сказала, в девять, да? Возможно, дочка тоже уедет этим поездом.
—Кто? Кто? — не веря своим ушам, всполошилась Муяссар.
—Мутабар.
—Ой, Мутабар? Как же так? Не окончив института? — Потрясенная Муяссар стояла, широко раскрыв глаза.
Кадырходжа ничего не мог ответить на этот вопрос. Заложив руки за спину, он снова начал расхаживать по комнате.
—Почему же вы мне не сказали раньше? — с сочувствием глядя на начальника, еле слышно спросила Муяссар.
—Стало известно, доченька, только вчера вечером. Ну, давай, не задерживайся. В девять, в девять. Все в девять! Иди!
Кадырходжа положил руку на плечо застывшей без движения Муяссар и легонько подтолкнул ее к двери.
Вот так и бывает — все сразу сваливается, все беды, все неприятности... Угля нет. Металла хватит только до конца месяца. А кузнецы, способные одним ударом молота развалить надвое наковальню, ушли на фронт. Остались старики, дети и женщины. А тут новый заказ...
И еще вдобавок Мутабар. Единственная его дочь — счастье, жизнь, свет его очей...
Кадырходжа сидел на стуле, уставившись невидящим взглядом в окно, и думал, думал...
Сокровище наше... Бывало, чуть задержится где-то — и большой дом сразу словно опустеет, и мать уже не отходит от ворот. И вот теперь, точно мужчинам, способным крошить горы, сплющивать железо, как тесто, пришел черед идти на фронт и его дочери. Не ждали этого родители: ведь до окончания института еще целый год... Вчера Мутабар сообщила о своем решении матери. Этибор выслушала дочь, побледнела и упала без чувств возле арыка. Только к вечеру она пришла в себя. Кадырходжа, услышав слова Мутабар, тоже чуть не лишился сознания. Если бы дочь не обняла его сразу, как только он вошел, не положила голову ему на грудь, кто знает, может, и он упал бы рядом с матерью. Мутабар почувствовала, как сильно забилось сердце отца. Медичка, она сотни раз склонялась ухом к груди пациента, но такие частые, громкие удары девушка слышала впервые.
Мутабар тихонько приподняла голову с груди отца, с вымученной улыбкой взглянула на него. Кадырходжа тоже пытался улыбнуться, не переставая гладить ее по голове.
—Будь жива-здорова, доченька, береги себя... — повторял он бессвязно.
Мутабар испугалась, что и отцу будет плохо, крепко обняла его.
—Идемте к маме...— ласково сказала она и повела его на айван.
—Ладно, доченька, ты иди займись своими делами.
Кадырходжа поднялся на айван, поздоровался с соседками, сидевшими возле кровати Этиборхон, и наклонился к жене.
—Вот тебе и на! Что же это? Или ты думаешь, что когда дочь окончит учебу и станет доктором, она засядет дома и станет лечить только твой ревматизм? Раз она доктор, значит, и на войне будет работать в каком-нибудь медицинском учреждении. Думаешь, ее так и отправят прямо в огонь? Она будет работать в госпитале, помогать раненым, в тылу лечить... В тылу!
Этибор сразу как-то успокоилась от последних слов мужа, подняла голову с подушки. В это время появилась Мутабар.
Кадырходжа из соседней комнаты позвал дочь. Серьезно посмотрев в глаза Мутабар, он негромко, чтоб не услышала жена, сказал:
—Деточка моя, береги себя. Будь и смелой! Но о том, что ты едешь прямо на фронт, мать не должна знать ни в коем случае... Говори ей, что будешь работать в госпитале в тылу. Все равно ведь у любого госпиталя адрес — полевая почта. А сейчас иди к ней, а мне дай чаю — я немного поработаю...
Всю ночь Кадырходжа не сомкнул глаз. Сквозь стенку он слышал, как в соседней комнате до утра шептались мать и дочь, иногда останавливая друг друга: «Тс-с, папа...»
Утром, наспех позавтракав, Кадырходжа скорее ушел на работу, пряча от жены и дочери осунувшееся лицо с глубоко запавшими глазами.
Вот и Турабджан, его шофер, которому Кадырходжа был как отец, сегодня тоже уходит на фронт.
Кадырходжа курил папиросу за папиросой, погрузившись в свои мысли, вспоминал и вчерашний день, и несчастные, заплаканные глаза Муяссар, упрекал себя в черствости. Механически он то и дело высекал огонь из кремня, зажигал чадящий фитиль, гасил его, пачкая пальцы в саже.
Его мысли прервал приход Исмаилджана. Поздоровались.
—Как ты вовремя, братец,— радушно сказал Кадырходжа, усаживая Исмаилджана.— Ну, председатель, как дела?