Его величество Человек
Шрифт:
—Правильно,— согласился кузнец.
Они подошли к деревьям, росшим вдоль тротуара. И вдруг из темноты к ним бросилась женщина.
—Я Марина! Это я! — закричала она, протянув руки к Масуде.
—Знаю вас, помню,— спокойно ответила Масуда.
—Дочь сейчас придет. Она уже где-то здесь.— Женщина вдруг умолкла и кинулась к обочине тротуара, села там и застыла в страшном напряжении как вкопанная.
Масуда подвела Махкама-ака к стене ближайшего здания, негромко прочитала:
—«Доченька, если ты в Ташкенте, приходи в восемь часов к этому дереву. Я каждый день буду ждать тебя. Я твоя мама Марина». Это как раз ее письмо.
—Кто эта женщина? — спросил Махкам-ака.
—Помешалась она. Каждый день в восемь часов приходит сюда. Сидит, сидит, пока не продрогнет вся. Иногда заходит в эвакопункт. Спрашивает про дочь. Мы успокаиваем ее, утешаем.
—Бедняжка! А розыски ведутся?
—Дочь ее умерла.
—И она не знает?
—Дочь ее, уже взрослую девушку, фашисты застрелили прямо у нее на глазах...
—О аллах! И после всего этого она еще держится на ногах!
—Ей все кажется, что дочь жива... Сноха ее работает на фабрике, а живут они по ту сторону вокзала. Иногда сюда приходит сноха, уговаривает ее, уводит домой,— рассказывала Масуда.
—Ужас, доченька, ужас! Неслыханно, невиданно... О аллах...— шептал Махкам-ака.
У дверей эвакопункта Махкам-ака и Остап расстались с Масудой.
—Если что-нибудь узнаем о вашей девочке, я сама вам сообщу,— пообещала Масуда на прощание.
Усталые и голодные, Махкам-ака и Остап сели в трамвай. Остап совсем скис, тихонько и жалобно посапывал. Устроившись у открытого окна, он грустно разглядывал вечерний город. Махкам-ака снова был занят своими мыслями: «Сколько людей я потревожил, сам целый день мотался, и все зря. Так уж устроен человек... Появляется в этом мире — и постепенно сам, со всеми своими заботами, становится целым миром... Вот и эта кроха Остап — он тоже целый мир. А те, кто остался дома? Веснушчатый Витя, конечно, целый мир. Маленький, но с характером, ревнивый, злючка. А Абрам! Бедный мальчик! Будто с того света вернулся... Столько пережить... А курносая? А Сарсанбай? Бедовый, проказник. Постеснялся снять штаны. Значит, уже большой стал... Надо приноравливаться к настроению каждого, знать, что любит, чего не любит... Дети — украшение земли. Что она без них? Пустыня! Неужели Гитлер не знает этого? Прости, аллах, уж не зверь ли он в человеческом облике? Но власть его ненадолго. Не зря говорят люди: слезы овцы заставляют слепнуть даже волка!
Вдруг Остап увидел на тротуаре женщину с девочкой. Он вгляделся в них и, вскочив, закричал:
—Леся! Вон она — Леся!
Трамвай поворачивал за угол. Махкам-ака, хоть и не поверил Остапу, бросился к водителю.
—Будьте добры, остановите трамвай!
—Нельзя,— категорическим тоном ответил водитель.
—Мы ищем сестренку вот этого мальчика, и, представьте, он увидел ее сейчас. Остановите, пожалуйста.
Вагоновожатый бросил взгляд на Махкам-ака, на Остапа и затормозил. Мальчик спрыгнул на землю и стрелой помчался назад вдоль трамвайных путей. Кузнец бежал следом, но скоро начал задыхаться и остановился.
—Хватит, сынок! Наверное, тебе показалось! — крикнул он Остапу.
—Это она, Леся,— откуда-то из темноты ответил Остап.
—В каком направлении они пошли?
—Вот сюда, за угол. Вы подождите меня здесь. Я пробегу подальше. Ле-е-е-ся! Я Остап!
Голос Остапа гулко разносился по безлюдной улице. Мальчик бежал по аллее маленького скверика. Внезапно аллея разделилась на две уходящих в разные стороны. Остап остановился в растерянности и опять громко выкрикнул имя сестры.
И вдруг из глубины аллеи донесся голос девочки:
—Я здесь!
—Ле-е-е-ся!
—Ос-та-а-ап!
Дети встретились у памятника в центре скверика. Леся повисла у брата на шее. Остап крепко обнял ее и долго не отпускал. Трудно было понять, плачут они или смеются. Взволнованный Махкам-ака с трудом обрел дар речи.
—Слава аллаху, нашли друг друга! — Он снял поясной платок и утирал пот с лица.
Женщина озадаченно смотрела то на детей, то на Махкама-ака, дышавшего шумно и с трудом.
—Что теперь делать? Что же делать? — с беспокойством заговорила она наконец.
—Хорошо, что дети нашли друг друга. А что делать дальше, подумаем,— успокаиваясь, сказал Махкам-ака.
—Если брат останется у вас, а Леся у меня... Согласятся ли они?.. А вы что, заменили ему отца? — вдруг спохватилась женщина.
—Радуйтесь, сестренка, что они нашли друг друга. Настрадались дети. Видите, боятся разойтись. Назарова, директор детдома, уж так будет довольна! А моя жена просто не поверит. Ах, какой большой праздник!
Махкам-ака чувствовал сейчас такую радость, что всю усталость как рукой сняло. На душе стало легко, и он не понимал в этот миг до конца, отчего тревожится женщина.
—Ну, Остап, хватит тебе, хватит обнимать сестренку. Дай и нам поздороваться с ней.
—Поздоровайся, Леся. С этим дядей мы ищем тебя с самого утра.— Остап не снимал руку с плеча сестры.
—Хорошая ты моя, золотая ты моя! — Кузнец взял девочку на руки, гладил ее по голове своей широкой ладонью.
Женщина была подавлена всем происходившим. Она не сводила глаз с Леси, нервно комкала платок. Махкам-ака опустил девочку на землю, и та снова прильнула к брату.
—Теперь их никакая сила не разлучит,— шепнул Махкам-ака женщине.
—Понимаю вас. Взяла бы я брата, да, боюсь, трудно будет. Одна я...
—Тогда я возьму девочку,— сказал Махкам-ака.
—Что? Ой, нет, нет... Я уже привязалась к ней, полюбила ее.— Женщина говорила с трудом, слезы душили ее.
И тогда Махкам-ака обратился к Остапу:
—Слушай-ка, сынок: тетя, оказывается, живет совсем одна. Сегодня ты оставайся с Лесей у тети. Побудешь с сестренкой, поговорите. Завтра я навещу вас. Если понравится, останешься там. Не понравится, возьму вас к себе. Ну, а если не понравится и у нас... подумаем.
Женщина была довольна таким решением.
—Спасибо вам. Пусть будет так. Ну, пошли, дети...
Но вдруг Остап прижал к себе Лесю и твердо сказал:
—И сам не пойду, и ее не отдам. Хочу домой, к Вите, к Абраму, к Гале...
Махкам-ака взглянул на женщину, пожал плечами.
—Доченька моя, неужели оставишь меня одну? — Женщина кинулась к девочке, принялась ее целовать. Но та стояла не шелохнувшись, крепко держалась за брата.
И тут в разговор снова вступил Махкам-ака: