Эхо Карфагена
Шрифт:
– Типа я уговорил его умереть, когда узнал о его существовании?
– Да. И в это можно поверить будет, если учесть, что тот замок, который ему принадлежит, он не просто недвижимость. Этот объект внесен в перечень культурных памятников Чехии. Находиться в Средне- Чешском крае. Примерно 100 км от Праги. Представляете, что начнется после смерти Вашего деда. Я прямо вижу заголовки местных газет: очередной новый русский отбирает историческую недвижимость у народа Чехии.
– Стоит то хоть сколько этот замок?
– Ну примерно в рублях по сегодняшнему курсу около 50 миллионов.
– Боже, больше разговоров. Мой самолет на котором мы прилетели сюда стоит около 50 млн долларов! Долларов! – Сергей
– Я понял вас, Сергей Валерьевич. Ну тогда пока все, – Алексей примирительно улыбнулся.
– Кино про разведчиков, – хмыкнул Сергей вставая.
Далее все произошло так буднично, что даже немного расстроило Сергея. Он как смотрел очередной фильм из жизни людей. Только он сам был в этом фильме актером. И сыграл он крайне хреново, как он сам оценил.
Деда вывезли к берегу пруда, вернее он сам выехал на коляске с электроприводом, а следом следовала медсестра. Изможденное бледное лицо, но все те же глаза. Глаза, из-за которых Сергей все сразу решил. Сергей сидел на скамейке у пруда, Кирилл сидел невдалеке.
Петр Куренко смотрел задумчиво на водную гладь и на умиротворенно плавающих птиц. Молчали оба. Сергей не хотел торопит деда просто потому, что если это его последняя неделя, то времени все равно не хватит чтобы расспросить о всей той жизни, которую они прожили порознь. У Сергея было время, у деда его не было. Поэтому Сергей решил, что пускай дед в оставшийся свой срок сам решит, что ему говорить и когда. Но один вопрос на удивление начал проситься наружу. Это было выяснить важно. Важно для Сергея.
– А почему ты исчез из нашей жизни? – Сергей взглянул на деда.
– О, сразу берешь быка за рога? Хорошо, а то вот я не знаю с чего начать. Знаешь, у твоего отца был очень непростой характер. Когда умерла твоя бабушка, то он вообще замкнулся в себе, может меня стал обвинять, не знаю. Просто мы очень быстро стали чужими, и я просто осознал, что он просто не хочет меня видеть. Я не напоминал о себе, а он перестал приезжать, потом перестал и звонить. Это совпало с некоторыми конфликтами по роду моей деятельности, я подумал, что если я буду один, отдалюсь от вас, то вам ничего не будет угрожать. А ты помнишь хоть что-то из того времени? – спросил дед.
– Я помню один эпизод. Мы возле нашего дома в деревне на летней веранде. И ты на столе показываешь мне как освежевать тушку кролика. Видимо это довольно яркое впечатление для ребенка. Вот и запомнилось. Более – ничего, – усмехнулся Сергей.
– Тогда тебе лет пять было. Очень скоро мы расстались. Я сменил фамилию и ушел из вашей жизни. А совсем скоро уйду уже совсем. Давай я уж по порядку. Я позвал тебя вот для чего…
И дед неожиданно замолчал. Видимо, конкретного сценария разговора у него не было.
Наконец он продолжил минут через десять.
– Я начну рассказ. Уж как получится. Я не особый оратор. Но общий смысл уж как-то донесу. Давай, прямо сразу к теме. Во время войны я попал в Освенцим. Но знаешь, в то время в Освенциме у меня среди заключенных был особый статус. Все же врачей не хватало, а периодически вспыхивали эпидемии тифа. Я мог довольно свободно перемещаться по лагерю. Но все равно, иногда череда дней своей монотонностью и беспросветностью не оставляла никаких надежд. Нам казалось, что этот лагерь, и мы в нем были вечно. И будет вечно. А все воспоминания о прошлом казались сном. Мне тоже становилось тошно, и иногда посещали мысли, что можно это все быстро прекратить. Мы довольно часто это видели: измученный узник кидался на проволоку и погибал либо от тока, либо его расстреливали охранники. Так что выбор был у всех. Помню как-то зимой, когда мы лежали после отбоя по четверо на одних нарах, пытаясь укрыться одним одеялом, двое заключенных открыто стали договариваться, что завтра они прыгнут на проволоку.
– Да, дед, такого мне отец не рассказывал, – покачал головой Сергей.
– Помню, там у нас был еще один врач. В бараке тоже где-то лежал на нарах. Где точно, не помню в темноте было не разобрать. Как потом оказалось, уже после войны, это был Виктор Франкл. Знаменитый врач психотерапевт! Представляешь! В нашем бараке! И представляешь, я потом ездил на его лекции, которые он читал по всему миру. И книгу его прочитал «Сказать жизни- да». Представляешь, там этот случай описан! Просто невероятно! Я читал, у меня слезы на глазах были. Все так ясно вспомнилось. В ту ночь он говорил, что из нас хотят сделать животных. Но только если мы сдадимся, сами этого захотим, тогда только это удастся. Что наверняка могут с нами сделать- так это расстрелять или отправить в газовую камеру, а оттуда в крематорий. Убить могут. Но сломать нашу волю они не могут. Пока каждый не сдастся. Виктор сказал, что мы просто забыли, но у каждого из нас есть ради чего жить. Просто надо вспомнить, – голос старика дрожал.
– Знаешь, а я бы не знаю, как бы поступил. Терпеть эту безысходность может и не стал. Ну не на проволоку, а кирку бы в голову надзирателю загнал, а там будь что будет, – задумчиво сказал Сергей.
– Ну там вариантов много не было бы. Сразу расстреляли бы. Да, кто-то не выдерживал. Но вот после той ночной лекции, проповеди, называй как хочешь, но утром никто из нашего барака на проволоку не пошел. Я потом после войны посещал его лекции, и кое что для себя понял.
Старик помолчал, потом посмотрел в глаза Сергею.
– Можешь сказать ответ на главный вопрос, – старик продолжал посмотреть на Сергея. – Сережа, а в чем смысл твоей жизни?
– Честно говоря, я приехал навестить деда, о котором узнал меньше недели назад. Я кажется провожаю тебя в последний путь, ну или как там говорят? Такие философские вопросы так сразу не осилить. – Сергей развел руками. – Спрашивал ли я, в чем смысл жизни? Иногда этот вопрос возникал. Но честно говоря, я думал, что подумаю о нем на пенсии.
– На пенсии ты уже не про этот вопрос будешь думать, а возможно вот так общаться со своим внуком перед тем, как уйти куда то, откуда не возвращаются. А я после посещения лекций Франкла после войны задумался крепко. Деньги у меня были, даже много денег, работать не нужно было бы. Но без работы, чем себя занять? Я многих обеспеченных людей наблюдаю. В клубах всяких, на выставках, во всей этой суете «высшего света». Они просто иногда не знают, чем себя занять. Самое страшное, это наследники больших состояний, если они не нашли себе цель. Те, у которых нет никаких целей. Но есть деньги. Они или сливаются очень быстро в алкогольно-наркотическом тумане, или начинают заниматься какой-то невообразимой хренью, лишь бы что-то делать. И я однажды понял: цели самой по себе в жизни нет. На все человечество нет единой цели. Мы не можем взять и спросить у жизни: «жизнь, в чем же моя цель? Зачем я здесь?».
– Дед, ну мы тут на лавочке на этот вопрос не ответим, – начал было Сергей.
– Ну уж Сережа, тут ты меня не перебивай. Я пока в форме, буду рассказывать. Ну так вот, скорее, это жизнь нас каждый день спрашивает, спрашивает каждого: «Какой смысл ТЫ сам нашел в жизни? Что ты решил со всем этим своим существованием делать?». Все просто: каждый должен решить какой смысл он решает придать жизни. Какой смысл захотим, такой и будет. И никто нам со стороны его не даст. Могут показать пример, вдохновить. Но тут уж сам каждый решает. Есть еще те, кто пытается этот смысл навязать. Но это уже для толпы. Тот, кто думает- смысл ищет сам.