Эхо проклятия
Шрифт:
Снаружи дом Леди выглядел благородно и вполне благополучно. Казалось, ничто не может нарушить его покой – суета претит старости. Время слишком долго вилось вокруг и сплело защитный кокон. Кроме того, дому повезло с ближайшим окружением. Оно не нарушало цельности впечатления. Деньги липнут к деньгам.
Итак, одна из бесчисленных ночей в хорошей пристойной компании. Тихий квартал – такой тихий, что, когда Хаммер заглушил двигатель, стало слышно, как где-то журчит фонтан. Преступления здесь случались еще реже, чем голодные обмороки, а спасателей
Пересекая тротуар, я чувствовал себя ангелом смерти, нанятым с испытательным сроком до первой ошибки. Ко всем моим злоключениям не хватало только проблем с полицией. Но моего новообретенного приятеля это, похоже, волновало меньше всего.
Почти сразу стало ясно, что охранная система отключена. Телекамера казалась мертвее монокля, вставленного в пустую глазницу.
Через калитку в кованых воротах мы беспрепятственно попали во двор, обогнули клумбу, ступая по шестиугольным плитам, а затем поднялись по семи ступеням к высокой и прочной на вид входной двери. Тут я пропустил Хаммера вперед. Он не возражал, взялся за бронзовую ручку и вошел первым.
Огромный холл, залитый мягким светом, являл собой образец строгости и чистоты. Единственного слугу, который, по словам священника, постоянно жил в доме, мы обнаружили вскоре. Заглянув через приоткрытую стеклянную дверь в оранжерею, я увидел среди орхидей восковое ухо мертвеца.
Хаммер достал из кобуры пистолет и вызвал кабину лифта. Судя по всему, он уже бывал в гостях у Леди и, вероятно, не один раз. На третий этаж мы взлетели мягко, как на седьмое небо.
Из кабины Хаммер выдвигался с некоторыми предосторожностями. Его массивная фигура заслоняла мою, и меня это вполне устраивало.
Коридор чем-то напоминал станцию метро. Не хватало самой малости – поездов и пассажиров. Я уже чуял острый запах бесплатного сыра. Мы начали обход.
Светилось все, что могло светиться. Я словно попал на вечеринку в тот самый момент, когда внезапно исчезли гости... В другие времена и в других местах случалось, что роскошь – эта отвратительная спутница смехотворного человеческого тщеславия – заставляла мое сердце сжиматься от жалости. Хуже самой роскоши была только претензия на нее. Пурпурная Леди умудрилась втиснуть свой миниатюрный дворец где-то посередине.
Каким-то образом здесь уживались тонкий вкус и вопиющая безвкусица, неисчерпаемая тайна подлинников и кичливая пустота подделок. Неслышно ступая по коврам, мы переходили из комнаты в комнату. На стенах тренажерного зала висели импрессионисты. У меня рябило в глазах. Счетчик в голове привычно щелкал, но вскоре в нем уже не хватало разрядов. Тут были вещи, которые никогда не появлялись на аукционах. Вещи, которые я видел в последний раз давным-давно. Двести, триста лет назад. Вещи, считавшиеся утраченными навсегда. Признаться, я такого не ожидал. Это было слишком дорого даже для Пурпурной Леди.
Повсюду в этом немыслимом доме, напоминавшем запасник музея, где свалены в кучу без разбору всевозможные предметы, оставшиеся от человеческой цивилизации, шедевры соседствовали с безделушками. Меня не покидало ощущение, что либо это сделано специально, либо Леди просто не понимала, чем владеет. Последнее крайне сомнительно. Клетка Велиара могла бы затеряться тут, но мы с Хаммером, безусловно, нашли бы ее рано или поздно.
Однако нужной нам Клетки уже не было. Это следовало из того, что мы увидели в спальне. Зато, в соответствии с хорошо уловимой черной иронией, под потолком на высоте нескольких метров висела открытая золотая птичья клетка. Открытая и пустая.
Пурпурная Леди лежала на огромной кровати. Яркий свет безжалостно обливал обнаженную фигуру, словно вода на морозе. Уже скованная холодом смерти, она казалась бесконечно чуждой любовным утехам, хотя нечто подобное здесь, конечно, происходило несколько часов назад. Судя по разбросанным тут же предметам, назначение которых не вызывало сомнений, и следам высохшей спермы на темных простынях, Леди бурно проводила свою последнюю ночь. Пока кто-то – может быть, сам любовник – не сделал то, что сделал.
У нее не было глаз. Ужасные провалы пустых глазниц зияли, как два туннеля, ведущих в адское место, средоточие осознанной жестокости – человеческий мозг. На груди Пурпурной Леди лежала мертвая птица, в клюве которой торчала карточка с надписью – вроде тех, что якобы содержат предсказание. Наклонившись, я прочел: «Теперь я вижу не больше, чем все остальные».
Возникал вопрос, где же теперь находятся глазные яблоки и с какой целью некто унес их с собой. Я точно знал, что это не просто извращенные сувениры. Им можно было найти гораздо более страшное применение.
Убийца Леди изуродовал и птицу. Ей свернули шею, отрезали крылья и лапки. Я искал ответ в этом зверстве, как искал бы его в чем угодно – вплоть до частей тела Марии, если бы начал получать их по почте. То же и с декорациями, на которые убийце пришлось потратить определенное время. Например, пустая клетка, подвешенная на слишком толстой цепи. Она напоминала люстру, но не была источником света. Скорее уж символом освобождения. Птицу извлекли оттуда, чтобы убить. То, что вожделенная свобода смертельно опасна, не было для меня новостью.
Я старался сохранить ясность мысли и холодный рассудок. Но внезапно меня пронзила сильнейшая боль утраты. Вселенная сделалась пустой, будто высосанное яйцо. И хотелось наполнить эту невыносимую пустоту хотя бы собственным тоскливым воем, чтобы тот вечно блуждал внутри подобно свету уже погасших звезд.
Увидев мертвую Леди, я пытался разглядеть за этим убийством следующее – почти неминуемое, – словно смерть была ориентиром, отбрасывавшим тени в обе стороны, как непостижимая башня, освещенная одновременно солнцем и луной. И небосвод был расколот пополам, и сотни существ пересекали последнюю границу, и зловещая тайна пронизывала ткань ускользающего мира.