Эхо в Крови (Эхо прошлого) - 2
Шрифт:
Их дом, как и большинство старых домов, был ярко выраженной самостоятельной личностью.
Лаллиброх был гостеприимен, с этим все в порядке; большой, приветливый, скорее удобной, чем величественной постройки, и с отголосками поколений, тихо рокочущими в его стенах.
Но то было место, имевшее свои секреты - в этом тоже не было сомнений.
И то, что он прячет ото всех настоящее количество своих окон, вполне в соответствовало образу дома, как существа довольно игривого.
Окна в кухне, теперь оснащенной современным холодильником, плитой Aga и достойной сантехникой, но все же с прежними, древними
Свет в заднем зале был выключен, но он все равно мог видеть решетки в полу у стены, которые пропускали воздух в Дыру священника, внизу.
Там прятался его тесть - недолго, в течение нескольких дней после Восстания - перед тем, как был заключен в тюрьму в Aрдсмуире.
Роджер как-то спускался туда - тоже ненадолго, когда они только купили дом - и выбрался из промозглой, зловонной и тесной Дыры с полным пониманием того, почему Джейми Фрейзер решил жить в пустыне, на удаленной горе, где вокруг не было видно никаких границ, куда ни посмотри.
Годами по чьему-то принуждению, против воли скрываться от заточения, от полного лишения свободы...
Хотя Джейми Фрейзер не был существом политическим - уж он-то знал лучше, чем большинство его соотечественников, какова истинная цена войны, независимо от ее предполагаемых целей.
Роджер, совсем как живого, увидел перед собой тестя, и рассеянно потер запястья, где следы от оков давно исчезли, а вот память об их тяжести - нет.
У Роджера не имелось ни тени сомнений в том, что жить Джейми Фрейзер мог только свободным - или умереть. И на мгновение с тоской, от которой заныли кости, он пожелал снова оказаться там, чтобы сражаться с ним бок о бок.
Начался дождь; он слышал, как тот стучит по шиферным крышам хозяйственных построек; к этому вопросу он подошел серьезно, надежно упаковав дом от туманов и непогоды.
"Для себя... и для наших потомков,"- сказал он вслух, только очень тихо. Это была сделка между двумя мужчинами - невысказанная, но обоим совершенно понятная. Ничто не имело значения - кроме того, что семья сохранится, и дети всегда будут защищены. И если оплатить эти счета можно только ценой его крови, пота, или ценой души - они будут оплачены.
"Oidche mhath,"- сказал он, коротко кивнув в сторону Дыры священника. Тогда спокойной ночи.
Он постоял в старой кухне немного подольше, ощущая всем телом объятия Дома, их надежную защиту от любого шторма.
Эта кухня всегда была сердцем дома, подумал он, обнаружив, что тепло от плиты может быть таким же уютным, каким был когда-то огонь ныне пустующего очага.
Брианну он встретил у подножия лестницы; та уже переоделась ко сну - но так, словно спать и не собиралась.
Воздух в доме всегда был прохладным, и сейчас, с наступлением дождя, температура упала еще на несколько градусов. Но несмотря на это, Брианна была одета не "в шерстяное и мохнатое" - больше того, теперь на ней была тонкая ночная рубашка белого хлопка, обманчиво невинного вида, и с небольшой красной лентой, продернутой сквозь легкую ткань у нее под грудью. От этого белая ткань прильнула к груди, как облачко к вершинам горы. Он ей так и сказал - а она рассмеялась, и не возражала, когда он сложил руки вокруг них чашечками, и соски в его ладонях сразу стали круглыми, как пляжные камушки, розово просвечивая сквозь тонкую ткань.
"Наверху?"- прошептала она и, опершись на него, пробежала кончиком языка по его нижней губе.
"Нет,"- сказал он и крепко ее поцеловал, вздрогнув от неожиданной щекотки. "На кухне. Там мы этого еще не делали."
Он взял ее, склонившись над древним прилавком с таинственными пятнами - звук ее маленьких вскриков аккомпанировал порывам ветра и дождя за старинными ставнями. Почувствовал ее дрожь, и сладкую влажность - и наконец ее отпустил; колени дрожали так, что он медленно упал вперед, ухватился за ее плечи и зарылся лицом в пахнущие шампунем ароматные волны ее волос; старый гранит под щекой был гладок и прохладен. Сердце у него билось медленно, тяжело и ритмично, как бас-барабан.
Он был обнажен, и холод, сочившийся откуда-то снизу, пробежал гусиной кожей по его спине и ногам.
Брианна почувствовала, как он дрожит, и повернула к нему лицо.
"Замерз?"- прошептала она. Сама она не замерзла ничуть; она вся светилась, как горящий уголек, а он не хотел ничего большего, чем скользнуть с нею в постель, устроиться у нее под боком и переждать бурю в ее уютном тепле.
"Я в порядке." Он нагнулся и сгреб одежду, которую бросил на пол. "Пойдем-ка спать."
Наверху дождь был слышен еще громче.
"О! все звери пошли в пляс, два на два, ту-ру-ру..."- тихонько пропела Бри, когда они поднимались по лестнице -"и слоны и кенгуру..."
Роджер улыбнулся. Можно себе представить - дом-ковчег, плывущий над рыкающий миром воды, но как все в нем уютно...
Два на два - с двумя родителями, и двумя детьми на борту... а может и больше, когда-нибудь. Здесь было достаточно места, в конце концов.
С потушенной лампой, под звуки дождя, барабанившего по ставням, Роджер задержался где-то на самом краю сна, не желая расставаться с удовольствием этого мгновения.
"Мы же не будем его спрашивать, нет?"- прошептала Бри. Голос у нее был сонным, и ее мягкий, уютный вес согревал его тело сверху донизу, с ее стороны. "...Джема?"
"О? Нет, разумеется, нет... Незачем."
Но все же почувствовал острый укол любопытства - кто такие были эти Испанцы? Само представление о кладе и зарытых где-то сокровищах - всегда приманка; но ведь им они не нужны: на данный момент денег у них было достаточно. К тому же, было бы чертовским высокомерием полагать, что золото по-прежнему так и лежит там, где оставил его Джейми - что само по себе было задумано как "длинный выстрел"... словом, предприятие сулило мало шансов на удачу.
А еще он никак не мог забыть последнее наставление из постскриптума Джейми:
"Пусть будет благословлен священником; на нем есть кровь."
Слова, пока он перебирал их в уме, сами собой таяли в воздухе - и то, что он видел на внутренней стороне век, были вовсе не золотые слитки, а старая гранитная столешница на кухне, в темных пятнах, так глубоко въевшихся в камень, что они стали уже его частью, неистребимые для самой энергичной чистки - не говоря уж о только что брошенном им вызове.