Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
— Ну что вам ночью надо? — продолжал я.
— Бывает, что пьяные ездят.
— Ну кто это в селе ночью пьяным ездит? У пьяного язык еле ворочается.
— Ну, у вас документ есть?
— Конечно, есть, — говорю. — Вам показать?
— Покажите.
Я показал документы.
— Далеко вам ехать?
— Вы же по документам видите, что до Славгорода.
— Ну, тогда извините. Счастливого пути.
— Пожалуйста. Только больше ночью по глухим закоулкам за людьми не гоняйтесь. Это не было у меня лома, а то я был готов занять оборону.
А у самого поджилки трусятся. И поехал я. С тех пор больше никогда не садился за руль в подпитии».
Ездил Борис Павлович на тех «Жигулях» до весны 2000 года, 35 лет. А на 9 Мая дочка отдала ему свою новенькую запорожскую «Славуту». Хоть и меньше она габаритами, но по ходовым качествам и по оформлению салона уже не уступала первой модели «Жигулей».
Поездил на ней Борис Павлович напоследок. И когда в последний раз вышел на улицу, то попросил открыть гараж, потом сел в машину, включил радио. Попал на какую-то музыкальную волну. Глазки его заблестели, он поднял правую руку и покрутил ею в воздухе в такт музыке.
А дочка стояла рядом и читала его мысли, видела, что он подумывает о том, чтобы выехать со двора, разогнаться где-нибудь за селом и направить машину в столб. Но потом посмотрел он на дочку и пожалел ее, не стал гробить машину ради своей более быстрой и легкой смерти.
Никогда здравый рассудок не оставлял Бориса Павловича, таким он остался до конца своих дней.
Смерть родителей
Никогда Павел Емельянович не забывал о своей первой и по сути единственной семье, о своих детях, хотя умел жить для себя и не надоедать другим.
Как у него складывались отношения с той семьей в новых условиях?
Уже после войны до овдовевшей Александры Сергеевны сарафанное радио донесло слухи, что он живет в Союзе и даже недалеко от нее. Она не сомневалась, что он знает о ее положении, даже где-то видел ее, как не сомневалась в том, что он выгладит прекрасно, а она за счет одних только собственных усилий хорошо выглядеть уже никогда не сможет. Это смешно было бы в ее положении, оставаясь в Славгороде, менять стиль жизни. Она не могла больше надеть модельные туфли, да еще на каблуках, как ходила когда-то, и шить себе дорогие наряды. Не к чему, да и не за что было содержать себя в той мере благополучия, которая была у нее в молодые годы.
Видимо, какое-то время она ждала, что прежний муж, горячо любимый, появится и как-то повлияет на ее жизнь. Но он не появлялся. А потом начал вызывать на встречи детей, не ее... И она заболела ненавистью к нему, беспредельной, непреходящей. Она ругала его всечасно и повсеместно, неистощимо. Выход ненависти давала в том, что рассказывала о нем внукам допустимую правду и попутный вымысел, да вспоминала о своей хорошей обуви на каблуках и как при ходьбе заваливалась назад, когда ей пришлось из-за пороков Павла Емельяновича носить балетки.
У нас нет сведений, как относился Павел Емельянович к старшему внуку, сыну Людмилы. Людмила ведь признавать отца не хотела, обиделась на него за свою трудную жизнь. И чем дольше жила, тем больше обижалась. Говорить о нем плохое не говорила, просто молчала, как будто у нее никогда не было отца. Хотя судьба у нее не такой уж трудной получилась, если сравнивать с другими судьбами — она не надрывала пупок на работе, не перетрудилась дома, никого из родных не потеряла... Ну мужа с войны ждала, так ведь дождалась, и пришел он целым и невредимым. Служил не на передовой, а где-то в тыловых частях, так что даже ранен не был. Правда, прости господи за откровенность, Людмила Павловна рассказывала, что на нервной почве случилась у него на фронте страшная экзема, упрямая и по всему телу. Возвратился он с нею домой, никуда работать пойти не мог. Чем бедная женщина только ни пробовала извести ту болячку — ничего не помогало. И тогда она пошла на крайность, услышала где-то, что надо лечить ее человеческим калом, прикладывать на ночь, как мазь. Лечила! И вылечила. Да так, что раз помогло и больше никогда та экзема не возобновлялась.
За счет своего ума и еще каких-то данных Людмила Павловна прекрасно прожила на свете: ладила с мужем, гордилась сыном, держала стабильные отношения с родными: Зёню признавала только по юбилеям, а с родным братом всегда дружила.
Но, зная хорошо и хитрую Людмилу Павловну, и простодушного Бориса Павловича, а также их детей смеем изложить свои предположения, которые с годами превратились в убеждения.
Дети Александры Сергеевны скрывали от нее свои встречи с отцом. Не хотели ее лишний раз травмировать напоминаниями о нем. Людмила Павловна так вошла в эту роль, что скрывала встречи с отцом даже от Бориса Павловича, в значительной степени еще и потому, что умела получить от отца более весомую помощь на правах дочери, да еще неработающей. Она просто никого не посвящала в свои встречи с отцом.
Павел Емельянович настолько регулярно помогал дочери, что ее незаконнорожденный сын Евгений совсем не был обузой в семье и Сергею Емельяновичу, отчиму, ничего не оставалось как усыновить его, дабы внести свою лепту в его воспитание. Так Евгений Иванович Мазур стал Евгением Сергеевичем Гончаровым. В школе он занимался средне, да и примерным поведением не отличался, тем не менее сразу же поступил в вуз — в Мелитопольский институт электрификации сельского хозяйства. Да-да, такой себе периферийный вуз... Кто его туда устроил, кто протоптал туда дорожку, кто научил жить не на виду, а скромненько и незаметненько да прицельно? Уж конечно, не Людмила Павловна и не ее неграмотный муж Сергей Емельянович.
Так это еще не все. В советское время государство очень сочувственно относилось к больным, особенно если это были молодые люди. И вот уже Женя с первого курса стал туберкулезником! Тут ему предоставили отдельную комнату в общежитии, бесплатное питание, стипендию. И все пять лет тот туберкулез у него не проходил, а потом исчез. Да простится нам этот тон, ни подтвердить, ни опровергнуть историю с туберкулезом мы уже не можем. Знаем только, что славгородские ребята Жениного возраста, у кого туберкулез был, в течение года-двух поуходили из жизни. Никто не вылечился. Тогда ведь еще не было антибиотиков.
Так что за всей этой эпопеей с поступлением в вуз, с обучением там и с лечением от тяжелой болезни маячит крепкая, настойчивая и умная фигура Павла Емельяновича, Жениного дедушки. Провести шустрого паренька ровной стежкой от младых ногтей до вершины жизни — так, чтобы положительно влиять на него — не каждому по плечу, на это способен только состоятельный, настойчивый и очень любящий человек.
Естественно, Людмила Павловна знала, какую роль сыграл Павел Емельянович в становлении ее сына, но помалкивала по старому уговору, по один раз установленному табу. Молчала даже в разговорах с братом Борисом!