Екатерина Фурцева
Шрифт:
Наверное, много раз она мысленно задавала себе один и тот же вопрос: сможет ли выжить без любимой работы и без мужа? Если бы не этот нож в спину в карьере…
«Была влюбленность в Фирюбина, ее второго мужа, – вспоминала Нами Микоян. – Я видела начало этого брака, увлечение рыбалкой – в отпуске она на рассвете уезжала на катере в море, почти на весь день, потом коптила сама выловленную рыбу, всех угощала вечером, долго плавала в море, иногда совершала очень долгие прогулки в горы – это было в Пицунде, на даче грузинского Совета министров. Уезжая оттуда, она свои летние сарафаны и платья оставляла горничным, работавшим на даче, о чем они радостно перешептывались».
Личная
Как Екатерина могла вернуться к нормальной жизни, когда душа была вся изранена? Это была настоящая трагедия, как для женщины, так и для политика. И она нашла для себя тот выход, который был для нее проще всего.
Для дочери Светланы смерть матери также осталась загадкой. На вопросы и расспросы журналистов по этому поводу она всегда отвечала:
– Этот вопрос со мной обсуждать сложно. Я знаю то, что знают и остальные. Конечно, можно выстраивать разные версии, особенно по аналогии с шестьдесят первым годом. Мы с мамой никогда не обсуждали этой темы, но я уверена, что причиной расстаться с жизнью в шестьдесят первом году было не честолюбие, как некоторые сейчас представляют, а глубокая обида от предательства человека, которому она верила… Она всегда говорила, что не болезнь или смерть, а предательство – самое страшное в жизни. Но в семьдесят четвертом, осенью, пик переживаний в маминой жизни уже прошел… Уверена, что никакого самоубийства не было. Я не хочу думать о не случайности ее смерти, у меня нет для этого оснований.
С фотографии, опубликованной в «Литературной газете» вместе с некрологом, вспоминал драматург Самуил Алешин, «на вас смотрело милое, прелестного овала молодое лицо с красивой волной блестящих волос, с большими девичьими, словно вопрошающими глазами под темными дугами бровей».
Прощание с Фурцевой проходило в новом здании МХАТа, именно для его строительства она приложила так много усилий. Поминки были в Доме актера. Константин Симонов, писатель которого Фурцева когда-то серьезно критиковала на секретариате ЦК, сказал:
– Екатерина Алексеевна всегда имела смелость сказать «да» и делала все, чтобы поддержать, помочь новому, порой только пробивающемуся. Имела смелость сказать «нет», и ее поступки всегда соответствовали сказанному. Согласен, так говорить и поступать могла только большая, светлая личность…
Ее первый муж, Петр Битков, признался дочери на похоронах, что всю жизнь любил только Екатерину. Хотя он и нечасто заходил проведать дочь, внучку, бывшую жену. Он не намного пережил Фурцеву, и вскоре сам покинул этот мир. Почему так сложилось? Жизнь – загадка и не каждому под силу ее разгадать.
Что же касается Николая Фирюбина, то он неприлично скоро женился на Клеопатре Гоголевой, вдове Александра Васильевича Гоголева, покойного секретаря Московского обкома партии. Они, как оказалось, жили на дачах по соседству. Он пережил Фурцеву на 9 лет. Светлана вспоминала о нем:
– У меня с ним были сложные отношения, он был человек увлекающийся, но, на мой взгляд, никогда ничем не умел дорожить… Последние годы были сложными… Прежде всего, потому, что Фирюбин очень плохо старился. Разницы в возрасте с мамой у них практически не было, но Николай Павлович, в отличие от мамы,
Никто уже не узнает, были ли на самом деле справедливы эти упреки. Сам Николай о своих отношениях с Екатериной не распространялся. По крайней мере, публично. И умер еще до того, как журналисты смогли и получили право задавать подобные личные вопросы.
Третьего декабря 2004 года на доме 9 по Тверской улице в Москве появилась бронзовая мемориальная доска. На ней профиль Фурцевой и надпись: «Екатерина Алексеевна Фурцева, выдающийся деятель культуры, жила в этом доме с 1949 по 1960 год».
Прогрессисты против ортодоксов
Приближение трагедии приблизило и само время, сформированное запросами советской политической элиты на пороге нового времени. И получалось, что Фурцева оставалась за бортом того корабля, на котором она плавала столько лет. Череда отставок в верхах не заставила себя ждать. И на места принципиальных людей – ортодоксов пришли более гибкие руководители – прогрессисты.
Как ни странно среди последних было много представителей из Украины (в верхах ее называли «днепропетровской»). Выходцы с Украины группировались вокруг Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Их врагами были представители «русской партии», которые пользовались покровительством председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина. Фурцева как раз входила именно в «русскую партию». Но с первой половины 70-х началось целенаправленное вытеснение «русских» с ведущих позиций в советских верхах и замена их «украинцами» или противниками из «иудейской партии». Последние сформировали ситуацию в верхах, что впоследствии серьезно поспособствовало приходу к власти Михаила Горбачева.
Дальше разворачивались драматические события, которые могли подтолкнуть к уходу из жизни Екатерину Великую. Это прозвище появилось буквально через месяц после назначения ее министром культуры. Теперь по всей стране ее именовали не иначе как Екатерина Великая.
Еще вначале 60-х увольнение Фурцевой вероятнее всего было инициировано ее недоброжелателями, которые были очень заинтересованы в устранении ее с высокого поста. А в конце 1973 года Екатерину не избрали депутатом Верховного Совета СССР.
Через год в погожий летний день Екатерину вызвали в Комитет партийного контроля. Тогда она словно почувствовала что-то неладное. Интуиция еще никогда не подводила ее. Ее опять обвинили в аморальном поведении. Говорили, что она не достойна оставаться членом партии и быть руководителем. Припомнили «непозволительное» строительство собственной дачи. Все припомнили!
Екатерина не молчала! Она не могла стерпеть такое и попыталась защищаться! Но куда там! Похоже, все действительно было спланировано заранее. Все ее оправдания только усугубляли ситуацию. На том заседании был член Политбюро Андрей Кириленко (один из «украинцев», именно он вначале 50-х пять лет руководил Днепропетровским обкомом партии), он не терпел пререканий. И хотя Фурцевой объявили просто строгий выговор, она понимала – это был смертный приговор, который оказался в прямом смысле смертным. Игра окончена, работы Фурцевой в министерстве больше не увидеть никогда. Она это поняла, и, может быть, в ее голове созрело трагическое решение. Это была вся ее жизнь, которую в одночасье у нее отобрали.