Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы)
Шрифт:
Григорий Потемкин
Потемкин действительно лежал, но не стихи сочинял, а страдал. В один из вечеров Орловы за ужином затеяли вдруг спор, это бывало часто, и драки вспыхивали тоже, но раньше все обходилось, а тут повздорили и подрались всерьез. Потемкин потом и вспомнить не мог, кто именно из братьев его «приложил», да так, что в голове не просто искры, а полное помутнение произошло.
Когда очухался, голова болела и глаз тоже. Посоветовали позвать Ерофеича, знахаря, который гвардейцам помогал часто. Но Ерофеич если и мог лечить, то похмелье,
Потемкин не помер, но на свое счастье завязал только один, больной глаз, правый не позволил. От повязки не только не полегчало, а жар поднялся страшный, не выдержал, сорвал все тряпки и взвыл окончательно — на глазу словно нарост огромный.
— Это у тебя чиряк не наружу, а внутрь вылез! — авторитетно объявил знахарь. — Таперя терпи, пока прорвет.
Что это было, так и не поняли, только Потемкин терпеть не стал и тот «чиряк» ковырнул булавкой.
Следующие дни он и впрямь лежал, точно бревно, закрыв окна и потушив свечи, потому что остался совсем без глаза, окривел на всю жизнь.
Хотя саму жизнь он теперь считал конченой. Одноглазому при дворе делать нечего, а слепому — тем более.
Но Григорий Александрович не ослеп, на удивление второй глаз не воспалился и видел хорошо. Однако лицезреть месиво вместо левого глаза никому не приятно. Через пару недель лежать надоело, встал, полюбовался на свою рожу в зеркало, перевязал шарфом глаз и потребовал редьки!
Потемкину пришлось заказать на глаз повязку, потому как выходить в таком виде не то что к императрице, но и на рынок страшно. Многочисленные его портреты потом рисовались без повязки, но всегда в четверть оборота, а левый глаз рисовали с правого. Многие дамы признавали, что его красивое, мужественное лицо не портила даже черная повязка.
Но тогда он о приятности своей наружности не думал, жизнь вдруг перестала иметь смысл. Он так мечтал встать рядом с Екатериной, даже самому себе не сознаваясь, что давно влюблен, нет, не в императрицу, а просто в женщину, умную, развитую, решительную. Только что он против нее? Правда, когда Орловы вдруг вознеслись, а потом и его самого императрица возвысила, поручение важное дала и даже камер-юнкером сделала, начал верить в свою счастливую звезду. А уж когда и вовсе начала выделять даже перед Орловыми не только за паясничанье, а в серьезных разговорах, так и вовсе духом воспрянул.
Они подолгу беседовали о религии, о философии; Потемкин пересказывал, что узнал из греческих книг, спорил, временами изрядно горячась и забывая, что перед ним императрица. Екатерине нравилось его остроумие, его начитанность, способность толково излагать свое мнение, а еще его умение мыслить по-государственному. Она уже уловила в Потемкине человека, которого можно выучить в хорошего политика и организатора, нужно только приставить к делу.
Григорий и сам не отдавал себе отчета, что, кроме серьезных разговоров, замечала Екатерина и его статность, красоту, конечно, он не
А теперь что толку от этих мечтаний? Одноглазому ни на службе, ни тем паче рядом с императрицей делать нечего. Лились горькие слезы у лежащего в темноте человека, который никогда ни над чем не плакал. От слез пострадавший глаз щипало, а вытирать было больно, потому плакать Потемкин перестал, но на душе не полегчало.
Однажды он поинтересовался у зашедшего проведать Алехана Орлова, вспоминала ли его императрица и что сказали. Немного смущенный Орлов, понимая, что виноват в увечье Потемкина, нахмурился:
— О тебе спрашивала, сказали, что прийти не можешь. Да только не до того ей, Гриць, заговор на заговоре. Ведаешь ли, что Мирович пытался Иванушку-дурачка освободить?
— Откуда мне ведать, коли никого не вижу?
— То-то и оно, что не до кого государыне, ты уж не обессудь. Полезен ей быть не можешь, так что сиди тихо. Коли деньги закончатся, не стесняйся, дай знать, всегда поможем. И зла не держи, в драке чего не бывает, а уж в бедах после драки мы не виноваты. К чему было булавкой глаз ковырять?
Потемкин только зубами заскрипел…
Он выпал из придворной жизни, из жизни императрицы, на целых полтора года выпал. Не было сил просто лежать, второй глаз, к счастью, видел, читать можно, а уж думать и того больше; поскольку никто не отвлекал, Григорий снова взялся за учебу, словно торопясь наверстать все, что за свои гвардейские годы упустил.
После посещения его Алеханом поспешил скрыться в Александро-Невской лавре, там хоть беспокоить не будут. Многие вопросы, которые не успел изучить, пока недолго был помощником в Синоде у Мелиссино, теперь старался постичь. Он словно продолжал выполнять поручение Екатерины, только уже зная, что это ни к чему.
Отпустил бороду и волосы, надел почти рубище. Глаз это, конечно, вернуть не могло, да и душевного спокойствия не добавило, для такого годы нужны, но хотя бы мысли от своей калечности отвлекло и дало возможность головой поработать. В дворцовой суете раздумывать недосуг, теперь с жадностью набросился на теологическую литературу, на историю, размышлять стал над устройством государственным и экономическим.
Полтора года строгого поста и размышлений, душу очистил немало, но не до конца, о своих чаяньях по поводу государыни молчал даже на исповеди. Одному только архиепископу Амвросию, с которым был дружен, в письмах честно писал.
Когда-то, когда у небогатого Григория Александровича не было денег, чтобы перебраться из Москвы в Петербург и обзавестись амуницией и хорошей лошадью, чтобы служить в Конном полку, к которому был приписан еще императрицей Елизаветой, Потемкин рискнул попросить в долг у Амвросия. Архиепископ деньги дал, надеясь, что Гриць не проиграет их в карты.
Деньги принесли удачу; получив от Екатерины после переворота награду, Потемкин поспешил вернуть долг с прибавкой. Но Амвросий взять отказался, прибавку тем паче: