Екатерина I
Шрифт:
Помнит ведь…
С обрученьем Машкиным конфуз получился. Рассердился Данилыч на жениха. Причина, в сущности, пустяковая – Сапега устраивал бал, князь предоставил ему свою залу и встретил отказ. Царица, осыпавшая поляка милостями, ещё и дом ему отвела в столице. Понять его можно… С тех пор он стал реже навещать невесту, а ныне и вовсе в нетях. Слухи проистекли, что амазонка полонила красавчика, Горохов сей дебош подтвердил. Отбила у Машки… Обидеться ли на Катрин? Пожалуй, не стоит. Безразличие ощутил Данилыч, облегчение даже.
Эка потеря – Сапеги! Дороже надо ценить
– Человек он низкого поведения, – сказал отец – Тебе не ровня.
– Вам, папенька, лучше знать.
Сердце никем не затронуто, в куклы играет, дитя ещё. Сестра, поймав сплетню, об амурах чьих-то щебечет – Машка краснеет. Наставники хвалят – прилежна, понятлива. Отцу рада всегда, экзамент ему сдаёт. Спросишь, какие есть германские государства, – дюжину назовёт без запинки.
– Кто выше, дюк или герцог?
– Нету разницы. Дюк у французов.
– Верно. У англичан тоже.
Отец листает книжку с картинками, знакомую – притчи Эзопа, отпечатанные по повеленью царя. По ней легко проверять.
– Кура вот… несла златые яйца, хозяйку той птицы весьма обогатила. Далее что?
– Убила куру… От жадности, – Машка вскинулась возмущённо. – Думала, нутро набито золотом. Ан обманулась.
– Поученье какое нам?
– Что имеем, тем и довольным быть.
– Ненасытные похоти убегати, – дополнил Данилыч по памяти. – Это Эзоп говорит Я бы ещё сказал, которая птица полезна, фавор ей чини, скупость отринь. Так же и людей различай! А то упустишь пользу… Тут вот про лису. Влезла она на ограду, да неловко упала оттуда. Что с ней стало?
– За куст ухватилась. Больно ей, колючки впились.
– Тернии. Эзоп что советует?
– На куст не серчать Тернии от природы, папенька. Он невиновный.
– А я так сужу – вырвать куст этот к … Не ведаешь ты, сколько людей есть подобных. Жили бы в Питере да радовались. Европой признано – Северная Пальмира, ещё краше той полуденной, что у царя Соломона была. Мои с государем труды… А людишки эти… Прибыли на готовое. Ты им благо творишь, они же тернии в тебя вонзают.
Печалится Машка.
– Злых-то много, добрых мало, ох, мало! Выдам тебя за принца, на чужую сторону – гляди в оба! Тебе честь фамилии, честь державы нашей блюсти.
На всё согласна. Принц, не принц – воле родительской покорна. В глазах преданность, обожание. Тиха чересчур, однако. У сестры заняла бы бойкости…
Осень буйствовала. Ветер колотился в рамы княжеского дворца бешено, гнал Неву. Известие начертано рукой зябкой, дрожащей.
«1 ноября зачала вода прибывать в 3-м часу пополудни и в конюшне Его Светлости была полтора аршина два вершка с четвертью, а в пивном погребе была два аршина с четвертью».
Прошлась Нева по питерским улицам, разоряя лачуги, но «Повседневная записка» о сём умалчивает. Навестить горожан в беде губернатор не изволил. «Смотрел на прибывшую воду из своих покоев». Из всех городовых дел одно занимает светлейшего всецело – завершение дома её величества.
2 ноября, едва
По набережным Невы и канала, от неё прорытого, вытянулись новые флигели Зимнего дворца, а заложены они, на диво иностранцам, всего полгода назад – так быстро и при царе не строили. К апартаментам императрицы примыкают княжеские – тут много плитки голландской, привычной его светлости, и живопись отобрана кисти голландской: морские баталии и пейзажи, во вкусе Петра.
Гостиные всех колеров, спальни, предспальни, зальцы и залы – не обойти и за час. Молча, затаив грусть в чёрных итальянских глазах, сопутствует ему архитектор Трезини – во крещении Доменико, в просторечии почему-то Андрей Екимыч. Создатель петербургской крепости, церкви Петра и Павла, Двенадцати коллегий, здесь обрёл вторую родину, обрусел и поседел. Начальник он рачительный – гвоздь, брошенный зря, подметит, заставит поднять, однако спокойно, без ругани. Тростью спины не метит, она лишь указкой учительной служит.
Князь доволен, здоровается с мастеровыми ласково, похваливает; слушает жалобы – шалая вода повредила утлые дворы в слободах, утопила живность, припасы.
– Божья воля… Детки-то целы? Наперво деток беречь надо.
Достаёт из карманов, туго набитых, монеты – старшим работным по рублю, младшим мелочь.
– Отстроитесь, братцы. Худа без добра не бывает. Что гнило, то водичкой смыло. Верно?
Изволил вящую оказать милость, собрал людишек в большой зале. Гребцы втащили корзины, бутыли, окроплённые Невой, – река ещё не угомонилась.
– Ну, кто с чашкой, кто с баклажкой…
Угостился и сам, пожелав здравия. Расспросил про житьё-бытьё. Зашумели, начали клясть барышников – басурманы, заламывают цены день ото дня.
– Если против указа берут, взыщем. А главное – подвоз плохой. Матушка-государыня…
Разъяснил подробно, сколь долог путь в столицу из внутренних губерний. Ладожский канал недостаточен. Её величество велит проложить дорогу из Москвы напрямую: где дремучий лес – прорубить, где болото – замостить.
– Храни вас Бог, ребята! На сегодня шабаш. Домой ведь охота скорейше. Ступайте!
– Спасибо, господин фельдмаршал.
– Здравия тебе.
– Благодарствуем, отец наш.
– Разве так фельдмаршалу отвечают? Кто в солдатах был? Я, что ли, оглох али вы без голоса?
Рявкнули дружнее. Повернулся к Трезини:
– Теперь с тобой, синьор мой…
Сели в китайской гостиной. Беседуя, вынимали из короба драконов – нефрит розовый, серый, зелёный, тысяч стоит – и осторожно располагали на полках.
– Упрямец ты… Вечный полковник. Доколе же?
Сказал почти раздражённо. Трезини заморгал, поник, будто мальчишка, уличённый в некоем тайном озорстве. Как всегда, волнуясь, теребит пуговицы потёртой куртки, расстёгивает, застёгивает тонкими пальцами.